Автор настоящих строк понимает, насколько сложна проблема знаков в разных науках, и прежде всего – в философии. Как уже отмечалось, этой проблемой интересовались уже в древности, в частности – в индийской и арабской философии и поэтике [118] . Позднее, в истории новой философии наметились два основных течения. В одном из них сама проблема знаков рассматривалась как важнейшая философская проблема. Так было у Д. Локка и у Г. Лейбница, у их последователей.

В другом направлении отношение к знакам сложилось совсем иное. В. Гумбольдт иронически оценивал проблему знаков, а Гегелю она казалась «пустой забавой в осмыслении процесса познания» [119] . Таким образом, даже независимо от того, как понимались знаки в процессе познания (а они истолковывались весьма различно), само их признание или непризнание (вплоть до высмеивания) уже свидетельствует о том, что проблема знаков оказалась сложной не только в лингвистике, но прежде всего в философии, в теории познания.

Как видим, сложность проблемы заключается в том, что материалист Локк признавал роль знаков в процессе познания, тогда как идеалист Гегель подобную роль решительно отрицал. Следовательно, в философии, как позднее и в лингвистике, вопрос сводится не столько к признанию или непризнанию роли знаков в познании, сколько к характеру интерпретации самих знаков в материалистическом или идеалистическом планах.

Это последнее положение представляется мне весьма важным. Когда В.И. Ленин, конспектируя книгу Фейербаха о философии Лейбница, выписывает из этой книги следующее положение о сущности названия

и сопровождает эту цитату замечанием «хорошо сказано», то в подобном кратком комментарии нельзя не обнаружить стремления В.И. Ленина дать материалистическое истолкование теории знака [120] . Речь идет, следовательно, не столько о признании или непризнании роли знака в познании, сколько, подчеркну это еще раз, о материалистическом или идеалистическом осмыслении подобной роли.

Сказанное имеет прямое отношение и к лингвистике: устанавливается возможность двух противоположных истолкований ряда «знак – значение – вещь (явление)» в науке о языке. Подобный ряд может соотноситься с окружающей людей действительностью (в тенденции материалистическая концепция) или не соотноситься, рассматриваться только в пределах знаков, без учета и даже при отрицании познавательной функции языка, языка как непосредственной реальности мысли (в тенденции идеалистическая концепция).

К сожалению, многие лингвисты (в том числе и некоторые советские ученые) не учитывают, что сближение искусственных кодов и национальных языков, которое стало проводиться за последние 20 лет, по существу своему неправомерно. Любой код – это закрытая и ограниченная система, а живой язык – это открытая и подвижная система с огромными внутренними возможностями. В коде все обусловлено заранее, в языке все устанавливается в процессе его же функционирования.

Французский лингвист Ж. Мунен безусловно прав, подчеркивая невозможность и недопустимость подобного сближения и отождествления. Уродуются и искажаются национальные языки в процессе такого отождествления [121] . Он же резко и совершенно справедливо ставит вопрос о непреодолимой теоретической пропасти («un fosse theorique infranchissable»), которая отделяет материалистическую лингвистику от формалистической науки, опирающейся лишь на внешние показатели знака [122] .

Между тем советские филологи имеют возможность и в этом вопросе опереться на прекрасные отечественные традиции. Против попыток представить словa национального языка лишь как условные знаки, не находящиеся в ряду «знаки – значения – вещи (явления)», всегда выступали видные наши филологи. Уже в 1901 г. Д.Н. Овсянико-Куликовский в статье «О значении научного языкознания для психологии мысли», приводя ироническое изречение Мефистофеля из «Фауста» Гете («Где отсутствуют понятия, там на помощь всегда подвертываются слова»), справедливо подчеркивал, что слова любого национального языка – это вовсе не пустышки, приходящие на помощь людям, не умеющим выражать свои мысли и чувства или вовсе лишенным подлинных мыслей и подлинных чувств. Функция слов национальных языков – функция совсем иная, гораздо более ответственная. Она тесно связана с самим процессом познания [123] . Аналогичный тезис защищали у нас Крушевский и Потебня, Шахматов и Виноградов, Жирмунский и Винокур и многие другие филологи.

Как мы видим, истолкование значения слова находится в самой непосредственной связи с истолкованием взаимодействия между знаком, значением и вещью (явлением). И здесь могут быть выделены две противоположные концепции, между которыми располагаются всевозможные «промежуточные» доктрины. Согласно одной из них, категория значения (во всех ее разновидностях) – это центральная лингвистическая категория, согласно другой, противоположной, категория значения – это нелингвистическая или экстралингвистическая категория. В этом втором случае язык оказывается в стороне от процесса познания, а тезис о глубоком взаимодействии языка и мышления лишается всякого смысла. Язык предстает как элементарная знаковая система.

Разумеется, проблема разграничения лингвистического и нелингвистического значений сама по себе сложна и ее нельзя упрощать.

В свое время Фреге предложил различать значение (лингвистическая категория) и смысл (логическая категория, известная в практической жизни) [124] . Позднее об этом же писал Выготский, а уже в наше время – итальянский филолог Мауро [125] . Иногда разграничение значения и смысла проводится под другим углом зрения: первый термин толкуется в лингвистическом плане, второй – в плане контекстной семантики (значение, бытующее лишь в определенном словесном окружении). Не решая здесь вопроса о степени удачности подобного терминологического разграничения (в целом оно представляется справедливым), несомненным остается одно: категория значения в языке и в науке о языке имеет свои особенности и вместе с тем эта же категория так или иначе соприкасается, взаимодействует с категорией смысла в нашей практической жизни. Вот почему, например, при определении любого слова в «Толковом словаре» совершенно необходимо считаться с реальными представлениями о семантике этого же слова в данную эпоху.