Но вот XX в. создает логику отношений. Известно, что классическая формула суждения гласит:

Это означает, что познающая мысль человека направлена прежде всего на предмет, который выражен термином S (субъект суждения). Предикат же суждения (Р) передает определенные свойства предмета. В основе этой формулы оказывается материалистическое убеждение, согласно которому наше познание имеет предметный (в широком смысле) характер. Логика отношений стремится противопоставить этому положению другой принцип и формулирует его так:

где а и b являются предметами, a R – отношения между ними. В этом случае познающая мысль человека направляется не столько на изучение свойств самих предметов (а, b), сколько, прежде всего, на связи и отношения, существующие между предметами (R). С первого взгляда создается впечатление, будто бы вторая концепция так же верна, как и первая. Отношения между предметами нуждаются в таком же тщательном изучении, как и сами предметы. При более пристальном анализе, однако, выясняется, что формула логики отношений может таить в себе известные методологические опасности. Всячески подчеркивая и выдвигая на первый план фактор отношения, сторонники этой формулы часто отодвигают на задний план, а нередко и вовсе забывают о предметах, отношения между которыми подлежат исследованию. Они призывают изучать не отношения между предметами (что совершенно необходимо), а отношения как бы сами по себе, независимо от предметов. Возникает реальная опасность абсолютизации категории отношения. Понятие отношения поглощает понятие предметности.

Эта концепция находит свое прямое выражение в некоторых направлениях лингвистики нашей эпохи.

Ссылаясь на логику Карнапа, датский лингвист Луи Ельмслев еще в начале 50-х годов подчеркивал:

Здесь соотношения прямо противопоставляются элементам, образующим подобные соотношения. При этом противопоставляются так, что от самих элементов ничего собственно не остается.

Немного позднее тот же Ельмслев утверждал:

Аналогичные признания можно легко обнаружить не только у Ельмслева, но и у многих других представителей тех направлений в лингвистике, которые целиком исключают и выключают субстанцию (материю) конкретных языков из поля зрения ученых. Такого рода признания («не обращать никакого внимания на элементы, образующие данные отношения!») свидетельствуют о том, что центральная формула логики отношений (aRb) получила разное истолкование в разных направлениях лингвистики второй половины нашего столетия. Разумеется, «вина» здесь падает не на логику отношений (важное открытие науки XX в.!), а на различные, порой диаметрально противоположные, способы ее истолкования. Сама же логика отношений, подчеркивая важность R в формуле aRb, вовсе не отрицает значения а, b, т.е. элементов (субстанций), входящих в те или иные взаимоотношения.

Возникли и другие осложнения. Отрицая субстанцию (материю в широком смысле), некоторые интерпретаторы логики отношений ставили вопрос так, будто бы подобное отрицание – признак самой высокой науки, которая преодолевает эмпиризм старого знания и создает совсем другую науку, интересующуюся лишь абстрактными отношениями, освобожденными от «бремени» презренной субстанции. О таких многочисленных комментаторах логики отношений можно сказать словами Гегеля, что они защищают не роль абстракции в науке (эта роль действительно велика!), а роль дурных абстракций, мешающих видеть подлинные отношения, бытующие в каждой конкретной науке [145] .

Обратимся теперь к тому, как только что изложенное истолкование логики отношений преломилось в практике филологии – в языкознании и, отчасти, в литературоведении. В этом плане весьма интересно, что некоторые зарубежные и отечественные теоретики нашего времени стали повторять положения, сформулированные в русской научной школе «Общества по изучению поэтического языка» еще в 20-е годы [146] .

Даже если учесть стремление молодого тогда исследователя огорошить своих читателей («отсюда» кошка и камень) с помощью невероятного парадокса (этой страшной болезнью парадокса теперь страдают и некоторые более зрелые авторы), все же мысль книги ясна: изучаться должны только отношения, ради самих этих отношений. Как мы только что видели, аналогичный тезис через 30 лет стали защищать Л. Ельмслев и его последователи применительно уже к языковому материалу (не элементы языка, а лишь – только, исключительно – отношения между ними).

Проходит 10 – 15 лет и в нашем отечественном издании 1962 г. в тезисах одного из докладов читаем:

Здесь вопрос ставится еще более категорически. Авторы этого тезиса стремятся создать впечатление, что «со времен Соссюра» вопрос о системе, которой будто бы совершенно безразличны элементы, ее образующими (материя языка), давно решен, причем решен однозначно. Авторы приведенного утверждения хотят лишь распространить этот, с их точки зрения бесспорный, тезис и на науку о литературе. Между тем в действительности все обстоит совсем иначе. И вокруг истолкования лингвистикой системы, будто бы лишенной всякого материального содержания, со времен Соссюра идет такая же острая теоретическая борьба, как и вокруг истолкования системы литературного произведения.