Я наблюдал, как Некулай произносит ту или иную версию этой речи бесчисленное количество раз, и я видел, как эти вампиры поглощают ее, как котята молоко.

Но как бы ни была хороша моя игра, я не был Некулаем.

Они просто смотрели на меня, и молчание было тяжелым, не благоговейным, а скептическим — и даже немного с отвращением.

Несмотря на знак, корону, крылья, они все еще видели Обращенного раба.

Да пошли они.

Я прошелся по помосту, глядя на них. Я остановился, увидев знакомое лицо — мужчину с пепельно-каштановыми волосами, покрытыми сединой на висках, и пронзительными темными глазами. Я узнал его сразу — быстрее, чем хотелось бы, потому что воспоминания нахлынули непрошеным, яростным потоком. Это лицо и сотни ночей страданий.

Чем-то он напоминал Некулая. Те же жесткие черты лица, и та же жестокость в них. В этом был смысл. Все-таки они были двоюродными братьями.

Он был плохим. Но не самым плохим. Этот приз достался его брату, Саймону, которого, как я заметил, бегло осмотрев комнату, сегодня здесь не было.

Я остановился перед ним, наклонив голову, ухмыляясь уголками губ. Я просто не мог удержаться.

— Мэртас, — любезно сказал я. — Весьма удивительно видеть тебя здесь. Могу поклясться, что мое приглашение было адресовано твоему брату.

— Он не смог приехать, — безразлично сказал Мэртас. Откровенно пренебрежительно. И невозможно было не заметить, как его глаза пробежались по моему телу, как дернулась губа от отвращения.

В комнате воцарилась полная тишина. На первый взгляд, безобидные слова. Но каждый из присутствующих знал, каким оскорблением они являются.

Саймон был одним из самых могущественных ришанских дворян, которые еще оставались в живых, — более того, самым могущественным. Но он все еще был всего лишь дворянином. Когда король призывает, ты, черт возьми, приходишь.

— Правда? — сказал я. — Очень жаль. Что же такого важного случилось?

Мэртас — эта змея, действительно посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Он очень занятой мужчина.

Темное, кровожадное удовольствие просочилось сквозь мое осторожное самообладание.

— Тогда, полагаю, тебе придется принести клятву верности от его имени. — Я поднял подбородок и посмотрел на него снизу-вверх, широко улыбаясь, обнажая свои клыки. — На колени.

Я точно знал, что сейчас произойдет.

Саймон и Мэртас верили, что у них есть четкий путь к трону. Они были единственными оставшимися родственниками короля, наверняка, они думали, что после смерти Некулая, Саймон обнаружит на своей коже знак Наследника, как самый старший из ближайших родственников Некулая.

Но, к сожалению, для них и к сожалению, для меня Ниаксия не была такой предсказуемой.

Эти кретины, вероятно, провели последние двести лет, полагая, что знака вообще ни у кого нет. Должно быть, они испытали неприятное потрясение несколько недель назад, когда я раскрыл свой знак, а затем вызвал их в Сивринаж, чтобы они преклонили колени перед Обращенным рабом, над которым они издевались семьдесят лет.

Они не собирались этого делать, и я это знал.

Мэртас не двигался.

— Я не могу, — сказал он.

Можно было ожидать, что по залу пронесется вздох или прокатится ропот. Нет. Толпа молчала. Никто не был удивлен.

— Мой брат клянется в верности только законному королю Дома Ночи, и я тоже преклонюсь только перед ним, — продолжал Мэртас. — Ты не король. — На его губах снова заиграла усмешка. — Я видел, как ты осквернял себя. Я не могу склониться перед тем, кто совершил такое. Как и перед тем, кто стоит на помосте рядом с принцем Кроворожденных.

Осквернял себя.

Какой интересный подход к формулировке. Это было почти чертовски элегантно, то, как он говорил о каком-то несуществующем моральном кодексе, как будто я сам выбрал все, что произошло все эти годы назад, и как будто он не был одним из тех, кто держал меня на привязи.

Я медленно кивнул, обдумывая его слова. Я улыбнулся ему. Теперь моя улыбка была совершенно искренней. Я не смог бы ее подавить, даже если бы захотел.

Жажда крови билась в моем теле с каждым ударом сердца, завладевая им.

И тогда Мэртас заговорил, слова звучали все быстрее, а рука потянулась к помосту:

— Ты говоришь, что освободил нас от хиаджей, но я вижу шлюху Винсента, сидящую рядом с твоим троном.

Его взгляд метнулся через мое плечо. Я знал, что его взгляд остановился на Орайе.

Я знал этот взгляд. Ненависть, голод, желание и отвращение, все вместе.

— Хорошо, если ты хочешь трахнуть ее, — прорычал он. — Но посмотри на нее. Такая нетронутая. На ней ни единой царапины. Все, что тебе нужно, это рот и влагалище. Зачем ты потрудился оставить все остальное?