Моя улыбка исчезла.

Я больше не находил удовольствия в том, чтобы играть с ним.

Все, что касалось этой встречи, я просчитывал, обдумывал. Но теперь я действовал только под влиянием импульса.

— Я ценю твою честность, — сказал я спокойно. — И я ценю честность Саймона.

Я чувствовал себя иначе с тех пор, как Ниаксия восстановила власть Наследника ришанского рода. Я чувствовал, как что-то изменилось во мне с момента смерти Некулая, но мне удалось подавить эту силу, подчинить ее чему-то более легкому и менее привлекающему внимание. Но с той ночи моя магия снова вспыхнула с неконтролируемой силой, словно дар Ниаксии вскрыл новую жилу.

На самом деле это было нечто вроде облегчения — снова использовать магию в полную силу.

Я выпустил ее.

Использование Астериса было одновременно изнурительным и захватывающим. Это было похоже на неистовую силу звезд, прорывающуюся сквозь мою кожу, разрывающую мое тело.

Она прорвалась и через тело Мэртаса.

Комната стала белой, потом черной, затем снова приобрела неприятную резкость.

Тепло разлилось по моему телу. Тишину прорезал тупой СТУК, когда изломанное, раздавленное тело в куче шелка упало на пол.

Свет померк, показав море потрясенных, безмолвных лиц. Я держал голову Мэртаса, черты лица исказились в удовлетворяющем замешательстве. Это было новое для него выражение лица.

Несколько представителей знати в передней части толпы сделали несколько быстрых шагов назад, чтобы избежать лужи черной крови, растекающейся по мрамору. Не было ни криков, ни истерик. Вампиры, даже вампиры-дворяне, хорошо привыкли к кровопролитию. Они не были в ужасе, нет, но они были удивлены.

Может быть, было неразумно убивать брата моего самого могущественного дворянина.

В этот момент мне было все равно. Я не чувствовал ничего, кроме удовлетворения. Я не был создан для всего этого дерьма — выпендрежа, вечеринок, политики. Но для этого? Для убийства?

У меня это хорошо получалось. Мне было приятно подарить его тому, кто этого заслуживал.

Я оглянулся через плечо. Я не знал, почему, но я сделал это не задумываясь.

Выражение лица Орайи поразило меня.

Удовлетворение. Кровожадное удовлетворение.

Впервые за несколько недель я увидел в ее глазах что-то похожее на борьбу. Богиня, я мог бы прослезиться от этого.

Вот и она, подумал я.

И что-то в том, как она смотрела на меня, прямо в мои глаза, словно пронзило насквозь мою маску и мое выступление. Я практически слышал, как она это сказала: А вот и он.

Я повернулся обратно к толпе, шагая назад по ступеням помоста.

— Я — Король Ночнорожденных, — сказал я низким и смертоносным голосом. — Думаете, я буду умолять вас об уважении? Мне не нужно ваше уважение. Мне достаточно вашего страха. Склонитесь передо мной.

И я позволил голове упасть с тошнотворным влажным стуком, скатившись по лестнице прямо к бывшему телу вампира. Поза, в которой она упала, действительно напоминала поклон ниц.

Дворяне уставились. Мир затаил дыхание.

Я затаил дыхание и отчаянно старался не показать этого.

Я шел по очень тонкой грани. Вампиры уважали жестокость, но только от правильных личностей. Я не был одним из таких личностей. И, возможно, никогда им не стану.

Если один или двое откажутся склониться, я смогу с этим справиться. Но есть знак Наследника или нет, мне нужна была лояльность моих дворян, особенно если я хотел когда-нибудь вырваться из-под контроля Кроворожденных. Если все они откажутся…

Дверь распахнулась, хлопок о стены расколол тишину, подобно мечу пронзающему плоть.

Вейл стоял в дверном проеме.

Я никогда не думал, что испытаю облегчение, увидев его. Но сиськи Иксы, мне пришлось физически сдерживать себя, чтобы не выпустить вздох облегчения.

Он осмотрел сцену, меня, толпу, советников, окровавленное тело Мэртаса и тут же сообразил, во что он только что вляпался.

Он решительно вошел в помещение, так быстро, что его длинные темные волнистые локоны волос разлетелись позади него. Толпа расступилась перед ним. Женщина с вьющимися каштановыми волосами, собранными на голове, последовала за ним, затем задержалась в глубине толпы, оглядывая тронный зал широкими, любопытными глазами.

— Мой король, — сказал Вейл, подойдя к помосту. — Я прошу прощения за свое опоздание.