— Ты должна поговорить со мной, — сказал Райн. — Будет долгий разговор. Тогда тебе будет так же больно, как и мне.

Я подавила смех, хотя быстро попыталась замаскировать его под насмешку.

— Я должна накладывать тебе швы и говорить с тобой?

— И без предупреждений, — сказал он.

Поэтому я не дала ему ничего из этого, когда начала накладывать швы.

Все его тело напряглось. Покрывало сдвинулось, когда он крепче прижался к нему.

— Ты в порядке? спросила я.

— Определенно «в порядке».

— По крайне мере ты жив.

— Рад, что у тебя такие высокие стандарты. — Потешался он.

Я не хотела спрашивать. Но мне пришлось, хотя я уже ненавидела ответ, который, как я знала, меня ожидал.

— О чем они тебя спрашивали?

— Спрашивали. Ты говоришь это так вежливо… черт. — Он шипел, пока я делала очередной стежок. — Они хотели знать, что я знаю о нападении. — Его голос приобрел преувеличенно плоскую, жесткую окраску, подражая голосу Джесмин. — Симпатизировал ли я делу ришан? Знал ли я о нападавших? Вызывал ли я раньше демонов Ночнорожденных? Знаю ли я об организованном ришанском восстании? В основном, они хотели знать, я ли уничтожил этот чертов Лунный Дворец.

Правда? — почти спросила я. Слова Винсента эхом отдавались в моих ушах. У меня было мало причин доверять Райну.

Но я не сказала этого вслух. Не сказала, потому что уже знала, что ответ — нет, и уже знала, что верю ему. Даже если Винсент считал меня дурой.

— Ты сказал, что не думаешь, что это работа ришанцев.

— Нет. Не думаю.

— Почему?

— Ришанцы больше не организованы. Твой дорогой отец проделал прекрасную работу по их сокращению за последние несколько столетий. Они не смогли бы собраться с силами, чтобы сделать это.

Они. Не мы. Но тогда я не видела, чтобы Райн разговаривал с кем-то из других ришанских участников. Не то чтобы это было необычно. Вампиры были территориальными и недружелюбными существами. Черт, большинство вампиров хиаджи тоже не разговаривали друг с другом.

— Я сказал им об этом, — усмехнулся Райн, затем схватился за руки, пальцы снова сжались. — Похоже, они мне не поверили.

Я посмотрела на раны перед собой. Нет, не поверили. Они не верили ему часами, очень долгими часами. Они не верили ему, по моим подсчетам, десятки и десятки раз.

Я решила сообщить ему хорошие новости, потому что он, вероятно, нуждался в них.

— Министер принял просьбу Мише.

— Он что? — Он напрягся, как будто он инстинктивно хотел повернутся, чтобы посмотреть на меня, но ему пришлось остановить себя.

— Ниаксия, должно быть, передумала.

Он испустил долгий вздох — настолько облегченный, что даже не вздрогнул при следующем стежке.

— Ты это сделала, — сказал он наконец.

Я моргнула. Он думал обо мне лучше, чем я предполагала, раз так быстро пришел к такому выводу. Это было… трогательно.

— Нет, — сказала я. — Может быть, они поняли, что это просто имело наибольший смысл.

— Ты ужасная актриса. — Я слышала улыбку в его голосе. Достаточно теплая, чтобы унять жжение в правой руке. Почти достаточно теплая, чтобы заставить меня забыть о том, как губы Министера прижались к моей коже.

— Мы можем отвести ее куда-нибудь, когда солнце сядет, — сказала я.

— Я что-нибудь придумаю. Надеюсь, она будет слишком сонлива, чтобы спорить.

Еще три шва. Мне пришлось сделать паузу, чтобы вытереть руки выброшенной рубашкой Райна, оставив красно-черные пятна на немногих оставшихся чистых участках.

Райн сказал тихо, как будто не хотел говорить:

— Я не видел ее такой очень, очень давно.

— Ее раны уже начинают заживать.

— Я беспокоюсь не об этом. Это…

Он запнулся. В тишине мучительные слова Мише эхом отдавались в моей голове.

Он бросил меня. Я звала и звала, а он не приходил.

Только сейчас до меня дошло, что она говорила не о Райне.

— Ты знаешь, что она пыталась сделать, когда мы нашли ее? — сказал он, голос его был полон тихого гнева. — Она пыталась призвать Атроксуса. Ее магия подвела ее, и она не смогла ее вернуть. Она была там с этими демонами и этим чертовым Ночным огнем, умоляя своего бога о помощи. Если бы она умерла там, последним, что она услышала бы, было бы его молчание.

Его пальцы сжались на ткани, когда я делала очередной стежок.

— Я говорил ей, что это случится. Ей было больно каждый раз, когда она использовала эту магию. И я сказал ей, я, черт, сказал ей, что однажды он перестанет отвечать. Что Бог Солнца не позволит одному из детей Ниаксии… — он с отвращением выплюнул это слово. — использовать свою силу. Но она просто…

Ожоги на руках Мише. Годы и годы. Внезапно многое приобрело печальный, нездоровый смысл.