Шрифт:
«Заголенье бездн любезных…»
Заголенье бездн любезных,слов смешных. Братан Паскаль,парочку зубов железныхты на память мне оскаль.Буря мглою нёбо кроет,даже если не хорей.Хор катящихся циклоид.Хари жирных времирей.Посиди со мной на стуле,каблуком поговори.Гул растет, но в этом гулечто-то хлюпает внутри.Ясен пень, что твой Янсений:все просрал еще Адам.Скупы строки донесений.Мраз идет по проводам.Ангел тявкнул, воздух гнется.Зверь подставил спину – тронь.Бог с лицом золоторотцатихо говорит: «Огонь!»«Шум воды из-под крана перебивает мысль о…»
Шум воды из-под крана перебивает мысль о.Мысль о перебивает шум воды из-под крана.Странный язык, непонятно, кто в нем когоперебивает. В итоге – сплошная рана.Жизнь всегда будет первой, как фотограф Уиджи наместе убийства, пока не высохли пятнакрови, спермы. Пока еще смерть красна,и чего-нибудь стоит, и вообще – занятна.Грустные фотки, как будто колода карт,на всех языках одинаковые картинки:бедный, родной, вонючий, невиноватый соц-арт,дорогие товарищи кретины и кретинки.По телеку вам пошутит какой-нибудь пионэрс московской пропиской, а вы и рады: смешно же!Пора выключить воду, вытереть старый хери перестать бормотать «о боже».«Собери все наши заявы, предъявы…»
Собери все наши заявы, предъявыв устной и письменной форме,как мы были правы, неправы,как шли на подливы, приправы,сбоку припеки, прикормы, —никогда не получишь, сука, наш голос,свой отрасти, тренируйся,отрастил же как-то свой волос,и тохес, и нахес, и логосво всю длину терний русских,вот и говори давай собственным рылом,брось наш барачный письмовник,пробавляйся собственным мылом,стань малым, стань мелом, стань мылом,короче, тем, кто в письмо вники не выник, стерся – обмылок, огрызок —вышел в тираж бесконечный,стал пустому воздуху близок,стал блазок, стал блюзок, стал блузокчитателем, тьмы заречной,и лишь на себя надейся, детеныш,или вообще не надейся,только не плошай, сука, сон наш,сучонок, сучоныш, найденыш,а мы будем рядом, здеся.«ляг на бок сиську обними…»
ляг на бок сиську обнимичуть-чуть о путине подумайкак он без сиськи там одинв обнимку спит с тяжелой думойсчитай до путина до стасчитай баранов и овечеки слушай сообщенья тассиз сонных маленьких местечеквот из-под мышки говорятиз ямки из пупка из пахаи тени медленных отарспускаются к воде без страхатень галаадская растети воздух никому не нужени жар уже не жар но потречных рассыпчатых жемчужин«„Я вышел и выдохнул в небо"…»
«Я вышел и выдохнул в небо», —так мог бы сказать идиот,но черного-черного хлебабыл полон черствеющий рот,сосущего черного хлеба,запекшей его головы,и краем надзорного небаходили чугунные львы,ходили они и толкаличугунного ветра шарыи те становились из сталии, падая, пели хорыиз Верди, из тверди, Аидатрагически жалась к стене,и не было больше ни жида,ни эллина, как на Луне,и фразу полночного хлебажевать больше не было сил…Он вышел и выдохнул в небо,и молча свой хлеб проглотил.«Брахмапутра, Брахмапутра…»
Брахмапутра, Брахмапутра,Индигирка, Колыма.У тебя на шее пудра,ну а я – кусок дерьма.Пахнет женщиной приличнойнафуфоненная смерть.Пахнет водкою столичнойзасупоненная твердьголубая-голубая.Нет, не водкой, – чистый спирт!Ходят голы бабы, бают,отмывают уайт-спирит.Баба Лена, баба Яна,инде горько, инде сласть:коль сама возьмешь Ивана,Дон-Ивана – прямо страсть!В небесах аэростаты,как набухшие удыцелый день стоят куда-топротив ветра и воды.Дети Осоавиахиманосят смерть не по годам:на значке летящих мимо —ветхий маленький Адам.Умывальник! Рукомойник!Полотенце на крючке!Входит в комнату покойник,держит воздух в кулачке.«сухая каряя звезда…»
сухая каряя звездалежит в коробочке грудиона влажнеет иногдаувидя ветер впередиувидя локоть молодойона слепа на третьей надо было молодойи влажной умереть.«Избавь меня от пламенных требух…»
Избавь меня от пламенных требух,от племенных хозяйчиков не в духе,от мужичков, ломающих треух,от музыки, засевшей в среднем ухе,от двух из трех, от одного из двух,от уважухи и от покатухи,избавь умом перешибать обух,и от поноса, и от золотухи,избавь меня понюхать слово «дух»,от жития избавь и от житухи,избавь меня от этих рифм на «ух»,избавь меня от этих рифм на «ухи»,и сам иди, пожалуйста, на йух:слова мои не немы, хоть и глухи.«С тех пор, как сказано „гляди"…»
С тех пор, как сказано «гляди»,она глядит, глядит ини звука из ее груди —не то чтобы «иди ты»…«Какой медлительный позор —искать слова живые.Стоит фланёр, глядит в упорна порванные выи.Пейзаж знакомый с малых лет:крестьянские филеи,в дожде атласных красных лентпалашки, фалалеи.Часу в шестом. Как раз обед.Закрыться в кабинете.Забыть. Забыться. Взять котлет.Не думать звуки эти…Какие звуки под кнутом?!Не вытянешь из бабыни звука. Ну часу в шестом.Сенная. Кнут. (Вина бы.)Сенная. Баба. Били. Бьют.Воровка. Молодая.Красивая. У Спаса бьют.И эту бьют, глодая.И мы – ни звука. И тогдаон скажет мне: „Найди же,найди, румяная п…зда,мне рифму в этой жиже“.».