Шрифт:
Изабель Лакост ехала в Три Сосны после разговора с Эдуардом Тардифом в здании суда. Вдруг звякнул ее телефон. Пришло сообщение от Жана Ги.
Чтобы не съехать в сугроб, Изабель притормозила на обочине и прочла: «Винсент Жильбер был на лекции Робинсон».
– В биографии на вашем сайте ничего не говорится про сестру, – сказал Гамаш, глядя в глаза Эбигейл Робинсон, воспаленные от бессонницы.
– Не говорится. Я пытаюсь охранять мою личную жизнь. Это дело приватное.
– Приватное или тайное?
– Что, по-вашему, произойдет, если все узнают о моей сестре, которая была инвалидом детства? Люди решат, что это повлияло на мои открытия. На мои выводы.
– А на самом деле повлияло?
– Вы думаете, я не задавала себе этот вопрос? Я же видела, как тяжелая инвалидность сестры сказывалась на родителях. Они были совершенно измотаны. Их снедало постоянное беспокойство. Но я любила сестру. Мои открытия, мои изыскания не имеют никакого отношения к Марии, единственное, к чему они имеют отношение, так это к будущей сети социальной безопасности нашей страны. У нас недостаточно ресурсов, чтобы тратить их… – Она подняла руки и улыбнулась. – Ну вот, опять я за свое. Вы знаете мои аргументы. Это статистика. Голые, жесткие факты. Мария тут ни при чем.
Гамаш повернулся к Колетт:
– Вы знали про сестру?
– Да. Отец Эбби мне сказал. Смерть девочки, несомненно, явилась для него сильным ударом. Это не было тайной, Арман. Это была частная, семейная трагедия. – Она посмотрела на него. – Вы же не особо распространяетесь о смерти ваших родителей.
– Верно. Но я рассказываю об их жизни. – Однако ее слова напомнили ему кое о чем. И он снова обратился к Эбигейл. – Я слышал про вашего отца, но не про мать.
– Она умерла, когда я была еще подростком. Раньше Марии.
– Сочувствую. Это нелегко. Вы можете сказать, отчего она умерла?
Наступила пауза, и он был почти уверен, что одна из женщин спросит, какое это может иметь отношение к убийству. И ответить ему будет нечего. Потому что, вполне вероятно, связи тут нет.
– Инфаркт. Она и до сорока не дожила. После ее смерти Мария осталась у нас с папой на руках.
Он почувствовал негодование в ее голосе, все еще тлеющее, несмотря на прошедшие годы. Но негодовала она не на сестру, подумал он. А на мать. За то, что оставила их, хотя и не по своей воле.
Дикая мысль мелькнула в голове Гамаша. Словно некая безумная идея.
А что, если по своей?.. По своей воле.
И когда мы снова встретимся, прощенные и простившие, Не будет ли тогда, как прежде, слишком поздно?Глава двадцать седьмая
Изабель Лакост развернула машину.
Через двадцать минут она снова разговаривала с Эдуардом Тардифом.
Она показала ему скриншот с кадром видео, присланный Бовуаром, увидела, как Тардиф прищурился, поднял брови, потом отрицательно покачал головой.
– Это что? – спросил он.
– Вы знаете, кто это?
– Не знаю. Никогда прежде его не видел.
Лакост положила телефон на стол под таким углом, чтобы казалось, будто Винсент Жильбер смотрит на Тардифа.
– Он ваш сообщник? Это он запустил хлопушки?
Тардиф отрицательно покачал головой и повторил:
– Я его никогда не видел.
– Хорошо ли вы знаете Винсента Жильбера? – спросил Гамаш.
Только что завибрировал его телефон: пришло сообщение от Бовуара. Гамашу было достаточно беглого взгляда на экран, чтобы вникнуть в суть.
– Доктор Жильбер? – пожала плечами Эбигейл Робинсон. – Вчера вечером я видела его впервые в жизни.
– Но вы о нем слышали? Вы даже сравнили его с Юэном Камероном. С печально, даже скандально известным доктором и исследователем.
Эбигейл насмешливо фыркнула:
– Сравнила, да, не отказываюсь.
– Почему?
– Подвернулось на язык. Рассердилась на него. Это худшее, в чем можно обвинить любого исследователя. В том, что он нравственный банкрот, жестокий, как Камерон. Вам знакомы его работы?
– Да.
– Тогда вы меня понимаете.
– Я только не знаю, считаете ли вы и Винсента Жильбера нравственным банкротом.
– Какое отношение это может иметь к смерти Дебби?
– Вы горячо спорите с неким человеком. А менее чем через час убивают вашего друга и помощницу, и это убийство очень похоже на неудавшееся покушение на вас. Поэтому есть вопросы, которые должны быть заданы. И должны быть выслушаны ответы.
– Вы думаете, Жильбер пытался убить меня? – Ее удивление было искренним. – Мы поспорили, но я не могу представить, чтобы он зашел так далеко.