— Терпи, красавица! — Погладил я её по ладной спинке. — Сейчас полегчает! Ну, как? Отпустило мальца? — спросил я, когда она перестала кашлять и хватать воздух раскрытым ртом.

— Да, уже лучше, — благодарно кивнула она, сумев, наконец, собраться. — Мамошка, родненький, как ты же ты сумел…

— Подожди! — перебил я её, не дав закончить фразу. — Давай-ка, мы с тобой присядем…

Я отодвинул от стола старенький «венский» стул, основательно побитый жизнью. Девушка послушно опустилась на него. Я же присел на второй, поставив его напротив и, накрыв своей ладонью её руки, нервно теребившие край гимнастерки, произнес:

— Скажи мне для начала, как меня, хотя бы, зовут? И тебя?

В глазах девушки поначалу плеснулось настоящее изумление, которое вскоре, правда, сменилось пониманием

— Бедненький Мамошка! — Она порывисто наклонилась и обняла меня за плечи. — Доктор говорил, что у тебя тяжелая травма головного мозга, что ты вообще никогда не сможешь вернуться к нормальной жизни… Овощем называл… А ты… ты… вот… — И она вновь зарыдала, в очередной раз заливая меня влагой из глаз.

— Так, — просипел я, — отставить слезы, товарищ! Может, еще «лекарства»? — Я кивком головы указал на остатки спирта в бутылке.

— Нет, Мамошка, не надо! — Она мотнула головой, отстраняясь от меня и вытирая слезы дрожащей рукой. — Я в норме! Главное, что с тобой все в порядке! Я же думала, что тебя эти изверги насмерть зарезали… — И она громко шмыгнула носом.

— Зарезалки у них еще не выросли! — Презрительно бросил я. — Да и не вырастут уже никогда! Так, кто я?

— Ты действительно совсем ничего не помнишь?

— Совсем ничего, — подтвердил я. — Как меня зовут? Имя, фамилия?

— Быстровы мы, — ответила девушка. — Я — твоя родная сестра, Аленка. А ты, стало быть, мой единокровный братишка — Мамоша… Мамонт Быстров.

— Серьезно? Мамонт? — удивленно переспросил я, не ожидая подобного казуса. — Ты сейчас не шутишь? Или это прозвище у меня такое?

— Да какие шутки, Мамоша? — Аленка вскочила на ноги и, вновь метнувшись к серванту. — Вот, держи! — Вернувшись, она сунула мне в руки желтую и потрепанную «красноармейскую книжку», какую выдавали солдатам и офицерам в Великую Отечественную.

Открыв её, я погрузился в изучение собственной «потерянной» биографии, да и всей жизни в целом, которой я совсем не помнил. Сестренка не соврала — звали меня действительно Быстровым Мамонтом Ивановичем, 1919-го года рождения.

Ну, вот скажите, как моему папаше могла прийти в голову подобная идея? Надо же — Мамонт! Хотя, после революции буденовки у многих граждан молодой страны Советов основательно так подтекали. Ну чего только стоят такие имена, как Даздрасмыгда[1], Агитпроп[2], Лентробух[3] или Кукуцаполь[4]! Но Мамонт? Такое я имечко я впервые слышал, а мне с ним придется как-то дальше жить…

[1] Даздрасмыгда — Да здравствует смычка города и деревни!

[2] Агитпроп — Отдел агитации и пропаганды при ЦК ВКП (б).

[3] Лентробух — Ленин, Троцкий, Бухарин.

[4] Кукуцаполь — кукуруза царица полей.

Глава 3

Согласно данным той же «красноармейской книжки» призвали меня в августе 1941-го года в Дзержинском военкомате города Москвы. Нынешнее звание — младший лейтенант, командир взвода полковой разведки. И за линию фронта, и в тылу врага бывать приходилось, и языков брал, за что и награжден орденами и медалями — есть, чем гордиться!

Ко всему прочему, в графе образования значилось «высшее» — физмат Московского Государственного Университета. Это что же выходит, я МГУ закончил перед самой войной? А вообще, какой сейчас год на дворе? Воюем еще, или уже победили?

В том, что мы именно «победили», а не «победим», я отчего-то ни капли не сомневался — сидела во мне отчего-то такая железобетонная уверенность. А вот откуда она взялась, ответа у меня до сих пор не было.

— Аленка! — тихо окликнул я сестру, которая наблюдала за мной с такой надеждой на будущее и такой теплотой во взгляде, что будь я девицей, обязательно бы растрогался до слез. — А какой сейчас год? И война… закончилась?

— Закончилась, Мамошенька! Закончилась уже полгода назад — в сорок третьем! — просветлев лицом, сообщила она мне. — Ох, а ты ведь и не знаешь… — Прижала она свои маленькие ладошки к щекам. — Уже почти год, как тебя такого привезли… Совсем плохого… Только лежал… молчал… да бессмысленно глазами лупал… Доктор говорил, что у тебя всю левую сторону парализовало… И с головой все очень плохо…

— Ага, вот, значит, почему у меня с левой стороной проблемы, — задумчиво произнес я. — Ни рукой нормально шевельнуть, ни на ногу опереться. Что случилось-то со мной?

— Мне рассказывали, что на минное поле вас немцы загнали, — ответила девушка. — На мощного Силовика-эсэсовца нарвались, когда ты со своей разведгруппой к фашистам в тыл за языком ходил. Ты же в разведке с первого дня… служил… Вот, — она медленно провела рукой по выпирающей груди, обтянутой гимнастеркой, на которой позвякивали ордена и медали, — все твои!