Антония уставилась вниз, в свой поднос с черепками. Она выглядела так, словно вот-вот расплачется.

Он подвинул свой стул поближе к ней.

— Вы не скучная, — мягко сказал он. — И вы не должны переживать только потому, что другие ведут себя как ничтожества.

Она промолчала.

— И еще… Забудьте про Нериссу.

— Что?

— Забудьте про нее. Это она скучная, а не вы.

Прежде, чем она нашлась, что ответить, он встал и отнес помеченные черепки к подносам в углу и начал раскладывать их.

«Если бы я была Нериссой, — подумала она, глядя ему в спину, — я бы спросила его, о чем он думает сейчас. Это же так просто. Потом я бы предложила ему остаться и поговорить. Патрик, сказала бы я, я не хочу, чтобы ты уходил. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной. О тебе. Я хочу знать все. Я хочу знать. Так почему же ты не спросишь? Потому что ты трусиха — вот почему! И из-за Майлза».

Она взяла черепок и вернулась к работе. Но к ее удивлению, он не ушел из мастерской. Закончив работу, он вернулся с новым подносом и сел напротив нее с мятежным выражением на лице.

Следующие пять минут они работали в напряженном молчании. Затем она сделала глубокий вздох и спросила, что привело его к тому, чтобы попытаться поступить в Оксфорд.

Он взглянул на нее в замешательстве.

— Вы можете об этом не говорить, если не хотите, — проговорила она быстро, чувствуя, как лицо начинает гореть. — Мне просто любопытно, поэтому я и спросила.

Ну вот, опять. Чего в этом такого сложного?

Он с минуту подумал.

— Вечерами я работал на ранчо у одного пижона. Однажды я разговорился с его гостями — продавцом кондиционеров и его женой, учительницей. Она рассказала мне о разных учебных заведениях и спросила, почему бы мне не поступить. Она говорила об Оксфорде, а я подумал, что она имеет в виду Оксфорд в штате Коннектикут. — Он покраснел с непривычки говорить о себе. — Это был род чудачества, поскольку до этого времени я даже не думал поступать в колледж в Штатах, не то что в Англии. Но она мне внушила эту мысль, и в конце концов я подумал, что за черт! Так я к этому и пришел.

Она медленно кивнула. И решилась:

— Уверена, ваш отец был горд.

Он опустил взгляд на черепок в своей руке.

— Он не узнал об этом. Он умер до того, как я получил место.

— Извините…

— Ничего. Он был уверен, что я поступлю, и, думаю, был горд этим. — Его глаза стали отстраненными. — Да, я думаю, что так. Он даже сделал мне подарок. Мне! Мы ведь никогда не дарили друг другу подарков. Но он сделал. Через несколько дней после того, как я сказал ему, что попытаюсь поступить, он вернулся с работы с парой футбольных бутсов. «Самые лучшие» — так он сказал. — Он покачал головой. — Бедняга! Ему действительно так казалось. Он думал, что это верх крутизны.

— А они таковыми не были?

— Даже близко. Я не мог носить их, играя в футбол, потому что все парни смеялись бы над ним. — Он посмотрел на нее. — Над ним, вы понимаете? Для меня это не имело значения — они потешались бы над ним. Их отцы были в основном доктора и инженеры. Такая это была школа. Другой контингент учащихся. — Он помолчал. — Они знали о том, что он пьет и работает на конвейере, выпускающем плохонькие спортивные товары. Что-то, что вы покупаете, если не можете позволить себе «Nike». Очень смешно… Я не хотел давать им еще один повод для забавы.

— Так, и что было потом?

— О, ничего особенного. Он приехал в город и увидел меня на поле в старых бутсах. Он был обижен. Он не сказал об этом, но был обижен. — Он пожал плечами. — Это так.

Она опустила черепок, над которым работала.

— Но… Вы объяснили?

— Объяснить что? Что он тратит жизнь, делая дерьмо?

— Нет, что вы только хотели защитить его.

— Нет, я не сказал ему этого. — Он опять помолчал. — Я сделал это слишком поздно.

— Что вы имеете в виду?

— Спустя пару дней он стоял в очереди в столовой и с ним случился сердечный приступ. Конец истории. — Он с усилием улыбнулся. — Думаю, мораль такова: не позволяйте солнцу опускаться ниже горизонта. Да?

Было мучительно смотреть на то, как он пытается небрежно говорить об этом.

— Это не ваша вина, — сказала она ему.

— То же самое сказали и врачи.

— И я уверена, что они были правы.

— Да…

Она наблюдала, как он бережно кладет черепок на поднос для находок, идет за другим и берет кисточку, чтобы начать рисовать контекстные номера. Его руки были коричневыми, в царапинах от всех этих раскопок, а кисть он держал несколько неловко, под углом, как делают левши, когда пишут или рисуют. Когда он согнул запястье, свет поймал толстую выступающую вену на его предплечье.

«Это его жизнь, — подумала Антония. — Его кровь, бегущая под кожей». Казалось, что его кожу можно порвать с пугающей легкостью. Ей хотелось накрыть ее своей рукой, чтобы защитить. Почувствовать ее гладкость, эластичность и силу.

Она подняла глаза и в волнении осознала, что он смотрит на нее. Глаза его были очень голубые, наполненные светом.

— Антония, — раздался голос Моджи из дверей, и оба подскочили. — Когда мы пойдем в Серс?

Антония повернула голову и безучастно посмотрела на восьмилетку.