12 сентября 1901 года Наташа пишет из Ивановки:

«…Сережа несколько дней тому назад получил партитуру Концерта и все время был занят корректурой… Саша З [илоти] устраивает в Петербурге концерт Никиша и будет сам играть Сережин Концерт».

В начале июля в Красненьком Сергей Васильевич получил от Гутхейля корректуры Второй сюиты для двух фортепиано, которую с таким лихорадочным нетерпением ожидал Зилоти, чтобы начать ее учить. Необходимо было срочно переписать с корректур партию одного фортепиано и переслать Александру Ильичу. Переписчика не было, сам же Сергей Васильевич был очень занят другой работой, да и тратить ему самому время и силы на переписку нот было бы слишком досадно. Тогда я предложила переписать Сюиту, на что Сергей Васильевич очень охотно согласился, а в награду обещал подарить мне Сюиту, как только она выйдет из печати.

13 сентября Соня и Володя Сатины и все дети Зилоти со своими гувернантками выехали из Ивановки в Москву, а я получила от Сергея Васильевича следующее письмо:

«Уважаемая Елена Юльевна! Сегодня уехали в Москву Соня с Володей и детьми. Я поручил Сонечке зайти в магазин Гутхейль и сказать там, чтобы Вам выслали, согласно нашему уговору, один экземпляр моей новой Сюиты.

Перед этим хочу Вас поблагодарить еще раз за те Ваши труды и мучения, которые Вы приняли при переписке этой Сюиты. Надеюсь, что у Вас все благополучно, а главное, что Юлий Иванович теперь поправился. Кланяйтесь ему от меня, а также всем Вашим.

Будьте здоровы.

Преданный Вам С. Рахманинов».

В письме от 21 сентября 1901 года Наташа меня спрашивает:

«…Получила ли ты Сережину Сюиту? Знаешь, Елена, я тебя очень прошу разучить первую рояль теперь, я выучу вторую, и мы в Москве ее сыграем. Выучи хотя бы первую часть; она не так уж трудна, только непременно первую рояль, так как у меня только и есть вторая.

Сережа теперь много занимается главным образом игрой, потому что скоро уже концерт».

В последних числах сентября и мы, и Сатины, и Сергей Васильевич съехались в Москве.

Три лета, прожитые с Сергеем Васильевичем в деревне в самом тесном дружеском общении, оставили в моей памяти неизгладимые впечатления. Когда я вспоминаю прошлое, предо мною очень отчетливо и ярко встает многое в его творческой работе, над чем я в то время и не задумывалась и что теперь становится мне ясным.

Большая часть этой работы – сочинение произведений – проходила за счет внутреннего слуха, который, как и все остальные музыкальные способности, был у него исключительный. Если раз слышанная им музыка, самая сложная, запечатлевалась в его памяти навсегда, то тем более это должно было происходить с собственными сочинениями. «Сочинить» музыку и «написать» ее было для Рахманинова не одним и тем же.

Неслучайно еще в 1894 году он пишет Слонову:

«…До 20-го же июня я написал еще одну вещь (т. е. не написал, а сочинил. То и другое буду писать по приезде к Сатиным). Эта вещь только для оркестра и будет называться «Каприччио на цыганские темы». Это сочинение уже совсем готово в голове».

Вот эта работа «в голове», скрытая от окружающих, мешала иногда точно устанавливать, когда Сергей Васильевич начинал работать над тем или иным сочинением и сколько времени этот процесс продолжался.

Сочиняемую музыку Сергей Васильевич сравнительно очень мало наигрывал на фортепиано, а сочиненная уже музыка хранилась где-то в тайниках его феноменальной музыкальной памяти и ждала своей записи. Сергей Васильевич говорил, что сочиняемая им музыка только тогда перестает звучать у него в голове, когда она запечатлена на нотной бумаге. Зато, возможно, после длительного созидательного процесса произведение выливалось сразу. Поэтому в молодости у меня создавалось впечатление, что творческий процесс идет у него с необычайной быстротой, и, безусловно, такие случаи были. Стоит вспомнить хотя бы сочинение оперы «Алеко».

У Сергея Васильевича была привычка ставить на рукописи дату окончания сочинения. Но не все эти даты совпадают с тем, что было в действительности. Это относится, например, к хору «Пантелей-целитель» и романсу «Судьба». Мне кажется, что одним из первых произведений, над которым Сергей Васильевич работал после перерыва в творчестве, был именно хор «Пантелей-целитель». Сочинил он его, безусловно, летом 1899 года, а между тем на автографе имеется дата: 1901 г. Против своего обыкновения, во время сочинения этого хора он его много играл, именно играл, а не наигрывал. Очевидно, в то время он был увлечен своим новым произведением. Когда хор был сочинен, он много раз нам его пел, а потом мы его пели a cappella. Текст он нашел сам, и совершенно случайно. Из Бобылевки в Красненькое была перевезена наша личная библиотека, включавшая сочинения классиков. В это время внимание Сергея Васильевича особенно привлекали наши поэты. Описание природы в стихотворении А. Толстого, очевидно, совпадало с тем, что окружало Рахманинова. В заливных лугах за нашим домом, действительно, «и травы и цветов было по пояс».

В этом же 1899 году я много раз слышала доносившийся из комнаты Сергея Васильевича первый мотив Пятой симфонии Бетховена, ставший лейтмотивом романса «Судьба» Рахманинова. Кроме того, у меня сохранился том стихотворений Апухтина с совершенно выжженной солнцем страницей, на которой напечатано стихотворение «Судьба». Этим томом пользовался Сергей Васильевич в 1899 году. Но на автографе этого романса стоит дата: «18 февр. 1901».

Очень редко в наших беседах об искусстве Сергей Васильевич говорил о себе, о своем творчестве. Однажды он сказал, что никогда не пользовался для нового произведения ранее сочиненной и по какой-то причине не использованной им музыкой, за исключением ариозо Малатесты («О, снизойди, спустись с высот твоих»), в котором использована в переделанном виде ранее им сочиненная, но не напечатанная Прелюдия для фортепиано.