На полпути между Старобельском и Ворошиловградом мы на сутки застряли в деревне Новый Дар из-за снежных заносов. Сохранялась опасность снова оказаться в окружении. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы свести с ума даже более сильных духом людей, чем мы.

* * *

Я покинул Ворошиловград и на попутном транспорте добрался до станицы Ясиноватой на Донце - пункта сбора оставшихся в живых однополчан. Отсюда на специально оборудованном санитарном поезде мы отбыли в Леопол (Польша).

Путешествие в поезде трудно было назвать приятным. На каждом спальном месте разместилось по два человека, нас постоянно терзал голод и мучили вши. К тому же мы постоянно находились в смрадной атмосфере гниющих гангренозных конечностей. Мы беспрерывно останавливались и по неизвестным причинам часами стояли на станциях, полустанках, а иногда и просто в чистом поле. Многие умерли уже в поезде, в том числе Скотта, которого я встретил в госпитале в Черткове.

Далеко не все желающие попали на этот "специально оборудованный" поезд, многие были вынуждены выбираться с Донца иначе. На перегоне между Сталином и Крисином 15 человек из 100, составлявших личный состав батареи под командованием Конти, замерзли насмерть на открытой платформе поезда, предназначенной для перевозки угля.

Многие умерли в госпитале в Леополе (я провел там семь дней и успел насмотреться на всякое) и в поездах, которые везли нас из Польши в Италию. Так и не увидели Италии Монтрезор, мой верный ординарец Реджинато, а также служившие у Беллини сержанты Пиллоне и Брайда. Брайда, сам обмороженный, в последний день нашего пребывания в Черткове где-то достал лошадь, отдал ее Занетти и тем самым спас последнему жизнь.

Уже в Италии (я провел двадцать три дня в военном госпитале в Мерано с ревматическими болями и лихорадкой) тоже каждый день кто-нибудь умирал.

* * *

Еще мне пришлось пережить страшную пытку письмами, которые приходили от бесчисленных матерей, отцов и других родственников, ожидавших известий о тех, кто не вернулся. Эти письма были способны разбить даже самое черствое сердце.

Только очень немногие из наших соотечественников, попавших в русский плен, сумели сообщить своим семьям, что живы. Можно себе представить жестокие страдания бесчисленных итальянских семей, долгие месяцы ничего не знавших о судьбах своих близких. Что ж, таковы нравы большевиков.

* * *

В марте я отправился в Мирамар ди Римини навестить Канделу, который находился там в госпитале. Я застал его в постели. Обе его ноги были ампутированы немного ниже колен. Кроме того, он лишился части носа и большинства пальцев на руках. Сразу ставший маленьким, он лежал на спине и с грустью смотрел по сторонам. Обе культи были приподняты вверх и постоянно подергивались, словно он все еще пытался идти.

Послесловие

Я начал эти записки в середине февраля 1943 года, находясь в военном госпитале в Мерано. Я разбирал и систематизировал записи, сделанные мною на всевозможных бланках, открытках, в общем, на любых клочках бумаги, которые попадали мне в руки во время осады Черткова. Я старался аккуратно брать на карандаш все события в хронологической последовательности, ничего не пропуская. Работа была завершена 8 мая во время отпуска, предоставленного мне, как выздоравливающему. Таким образом, со времени последнего описываемого мной эпизода прошло менее четырех месяцев.

Получилось около трехсот страниц воспоминаний. Но в том виде они представляли интерес только лично для меня. Они давали уверенность, что я никогда не забуду трагический опыт, полученный мной на русском фронте. Уходя в армию, я оставил свои записи дома.

8 сентября 1943 года было заключено перемирие и большая часть Италии оказалась в руках фашистов. В то время я служил в Неттунии. Но наши приключения там - это уже другая история.

Я снова увидел родной дом лишь в 1945 году, после того как прошел через весь полуостров с Corpo Italiano di Lfberazione (Итальянский освободительный корпус). Получилось, что теперь мы союзники большевиков. Это мне не нравилось, так же как и в России меня вовсе не вдохновляла мысль о том, что нашими союзниками были нацисты.

Поскольку существовала опасность обыска немцами любого итальянского дома, мои записки, в соответствии с данными мной инструкциями, были завернуты в непромокаемую пленку и закопаны в землю в укромном месте. Когда в сентябре я наконец попал домой, то первым делом откопал драгоценные бумаги. Записи были в ужасном состоянии, равно как и я сам. Но тем не менее я сумел привести их в порядок, воспользовавшись помощью одной из моих сестер. Мы снова все переписали, стараясь не упустить ничего или почти ничего.

Я занимался этой работой и одновременно готовился к экзаменам в университете (пора было возвращаться к нормальной жизни). Мне очень хотелось опубликовать свои заметки. Зачем? Чтобы рассказать правду. Я хотел написать не только в целом истинную книгу, но чтобы чистейшей правдой было в ней каждое предложение. Я записывал мельчайшие детали, свои мысли, ощущения. Мне казалось, что если я что-нибудь пропущу, то уже не сумею воспроизвести ситуацию в точности в том виде, как я ее видел и ощущал. В то же время я не писал о том, чего не мог вспомнить совершенно точно.