Бритты в Растранде благодаря ульверам так же выжили. Да, они съели почти весь скот, померли какие-то дети, подхватив неведомую заразу, некоторые бритты поморозили пальцы и уши так, что пришлось их отрезать. Но это пустое. Такое и у нордов что ни год случается. Зато те ульверы, что прожили зиму в той деревушке, научились если не говорить, то хотя бы понимать бриттскую речь, даже тугодумный Видаррсон.

Когда я прощался с семьей, Фридюр спросила, когда ж теперь ждать меня обратно. Не сразу я нашел ответ.

— Жди каждый день. Но не пугайся, если не вернусь через зиму или две. Кто знает, как оно повернется? Вдруг конунг решит пойти нынче в Бриттланд? Или еще что приключится.

Мы примерно так и рассчитывали: уйдем то ли на лето, то ли на несколько зим. В этот раз я взял с собой часть богатств, скопленных хирдом. Вдруг удастся как-нибудь их распродать? Пусть даже и не в полную цену.

Я оглядел усердно гребущих хирдманов и понял, что всё идет как должно. Да, нас стало меньше, зато все воины нынче в моей стае. Не осталось недоверия или сомнений хоть в ком-то. И Тулле, наконец, вернулся в хирд. Эмануэль, судя по недовольному лицу, отпускать его не хотел, но не препятствовал уходу.

— Истинным жрецом он пока не стал, зато теперь хотя бы не беспомощный младенец, сможет себя защитить.

А потом добавил, обращаясь только к Тулле:

— Когда-нибудь, через зиму или через десять, поймешь, что твой путь лежит не с Фомриром, а только с Мамиром.

Друг молча кивнул. Да и вообще сказал всего несколько слов, будто долгая зима в горах отучила его разговаривать.

Застоявшиеся за зиму хирдманы гребли в охотку, радостно, и «Сокол» скоро вылетел из оков сторбашевской бухты в открытое море. Без Росомахи и его соратников с мачтой и парусом нам пришлось повозиться, зато потом корабль помчался по волнам так, словно тоже истосковался по воле и морским просторам.

Хандельсби встретил нас неприветливо: сильным встречным ветром и крутыми волнами. Обе пристани были полны кораблей со всех Северных островов. Люди в городе же не казались испуганными или хмурыми, знать, не так сложно было побороть тварей с земель Гейра. О тинге тоже никто не говорил. Так что недолго думая, я отправил хирдманов договориться насчет старого дровяного сарая, ибо вряд ли мы отыщем иное место для ночлега и стола, а сам, прихватив Тулле и Херлифа, сразу же пошел к кузнецу. Зима прошла. И моя секира уже должна быть готова! Так чего ж тянуть?

Пока шли, я вдруг подумал, что Альрик редко ходит один, за ним всегда увязываются Вепрь и кто-то еще: либо Дударь, либо Энок, либо Эгиль. Да и я сам зову с собой Тулле, Простодушного или Рысь, а порой даже не зову, они сами как-то оказываются рядом. Почти как дружники у конунга. Как заплечные. Херлифа в этот раз я позвал нарочно, не хотел, чтобы он тосковал по погибшим друзьям. Пусть лучше ходит со мной.

Кузнец Кормунд, как всегда, был занят делом и при этом точно знал, кто к нему пришел и зачем.

— Пришел, значит? Ты, малец, того… Не стал я секиру тебе ковать.

Как ледяной водой из ведра обдал. Как не стал? Так чего ж я… Так чем же я буду биться?

— Хоть рунами ты и высок, да стать у тебя негодная под секиру. Ни рост не годится, ни плечи, ни сила природная. Был бы дар в силу, другой разговор. Но тебе ж иной жребий выпал! Нет, не пошла бы тебе секира.

Я зло скрежетнул зубами.

— Так чего? Мне без доброго оружия ходить? Сказал бы сразу, так я б другого мастера нашел. Зачем время тянул?

Старик хохотнул.

— Другой мастер, говоришь? Поглядел бы я на тебя тогда. А ну-ка, вот примерь!

И подал мне секиру. Точь-в-точь как мне мечталось. Рукоять длиной мне по пояс, широкое лезвие полумесяцем, увесистая и ухватистая, сталь чуть отливала черным, знать, туда вмешали не только прах от твариных костей, но и что-то еще.

— Попробуй вот на том бревнышке. Видишь, я на него обрывки старых кольчуг намотал. Глянь-ко, удобно ли будет.

Я подошел к вкопанному стоймя бревну, на котором и впрямь виднелись кольчатые обрезки, прибитые толстыми гвоздями. Ох, и щедры, видать, покупатели у Кормунда, раз он доброе железо на пустяки тратит. Придумал же, гвозди почем зря тратить! Ну да, чего в чужую мошну нос совать, сказано бить, значит, надо бить.

От души замахнувшись, от чего тяжелую секиру повело назад, я ударил по бревну. Брызнули во все стороны железные колечки, лезвие ушло глубоко наискось. Я потянул его назад, но бревно накренилось в сторону удара и зажало острие. Потянул раз, другой, разозлился, что выгляжу смешно, и выдернул секиру.

— Прав кузнец, — вдруг сказал Тулле. — Не идет к тебе секира. Даже я, будучи на шестой руне, уже десяток раз бы ударил.

— Не, под толстых и медленных тварей сгодится, — возразил Херлиф, — а вот против людей не пойдет. Нет среди хускарлов таких тупеней.