— Ульверам там делать нечего, — промолвил Простодушный. — Хоть наши лица вряд ли запомнили, но без языка мы не справимся.

— Дагне тоже нельзя, — кивнул Велебор. — Её весь город знает. Только и остается кому-то из нас идти.

— Ты останешься, — сразу же сказал я. — Уж больно у тебя шрам приметный.

— Тогда… Вышата, Стоян, вы пойдете. Порознь. Надо о месте договориться, где встретимся. И завтра надо укрыть корабль получше, чтоб ни с воды, ни с земли не видать было. И самим где-то залечь.

— Я тоже пойду, — сказал Рысь. — Кое-чего разобрать смогу.

— Снова трэлем прикинешься? — хмыкнул я. — Да толку с того? Если там всех мрежников убивают, так и трэля не пощадят. В тот раз сам помнишь, как вышло.

— Как вышло, так и вышло, — не согласился Леофсун. — Да только иначе зачем мне Фомрир такой дар отвесил? В бою-то он не больно пригоден.

Простодушный коснулся плеча Рыси.

— У меня дара вовсе нет. Может, мне стоит голову под чужой топор положить, раз нет годного дара?

— Лучше речь живую учи. Не последнюю ночь в Альфарики ночуем.

На том и порешили. Я до самого рассвета не спал, один на страже стоял. Да и не спалось мне, всё думалось о серебре, которое я своими руками Хотевиту отдал. При Альрике ульверы разбогатели, а при мне, значит, оказались в чужих землях с голой задницей. Правда, в Бриттланде тоже такое было, но и там больше моя вина, чем Альрикова. Я и так и сяк крутил, как бы нам из Альфарики целыми уйти да еще и со своим серебром.

Дагна тоже не спала. Ворочалась, ворочалась, вздыхала, потом подошла ко мне и просидела рядом всю ночь, глядя в щедрую звездную россыпь на небе.

Не спал и Велебор. Тоже хотел дать своим парням выспаться вволю. Пояса с оружием мы им пока не отдали, так что сделать он вряд ли чего сумел бы, но я за ним все равно приглядывал.

Как только начало светать, я поднял ульверов. Мы сняли носовую фигуру с корабля, завернули сложенный парус в тряпки, чтоб цвет не был виден, и пошли на веслах вдоль берега. Заприметили высокий берег с огромной раскидистой сосной, там высадили живичей Вышату и Стояна, уговорившись встретиться с ними тут через пять дней. За это время они должны успеть дойти до города, вызнать что нужно, и воротиться обратно.

А мы стали искать, куда бы спрятать наш «Сокол». Нарочно не стали делать этого при тех парнях, а вдруг их узнают, поймают и начнут спрашивать, где мы? Искали недолго, так как боялись, что нас кто-то увидит. Мало ли, корабль мимо пройдет, или пастух с берега приметит? Так что нашли пологий берег, где не видать ни деревни, ни коровьего навоза, ни следа человеческого, выгрузили всё с корабля вплоть до вёсел и мачты, а потом разом подхватили «Сокол» на руки, от чего его борта застонали, заскрипели, и оттащили в лес, где уложили на подготовленные бревна. На перегрузку, переноску, подготовку, а потом и на укрытие ушел весь день. И горько было видеть корабль, что лежал на дереве, точно выхваченная из воды рыба. Будто не взлетит уже его крыло и не распахнет навстречу ветру клюв соколиная голова. Несколько раз я был готов сказать, чтоб тащили корабль обратно в воду. Ведь так мы прикованы к берегу, к этим местам, и если нас отыщут, так мы ни за что не успеем уплыть отсюда под одной из десятков рек, что впадали в озеро. Но всякий раз я передумывал. Нас ведь будут искать! И хоть Странцево море велико, да недостаточно, чтоб возле его берегов не сыскали наш драккар, коих тут немного ходит.

Затерев все следы, мы ушли в лес. Двоих оставили неподалеку от «Сокола», Коршун со Стейном двинулись к той сосне, чтобы загодя приметить гостей, а я время от времени пробуждал свой дар, чтобы убедиться, что у них всё спокойно.

Так мы и провели эти пять дней.

— Кто-то пришел, — сказал я, держа в руках чашку с крепким травяным отваром.

Припасы закончились, а в начале лета в лесах Альфарики не так много того, чем можно поживиться. Парни ловили зайцев в силки, Эгиль стрелял птиц, Рысь таскал яйца лесных птиц, Велебор рыбачил, но мясо и рыба уходили чуть ли не быстрее, чем мы их добывали. Грибов пока нет, орехов тоже, да и отвык я уже одной дичиной питаться. Вепрь готовил похлебки, где кроме заячьих костей плавали побеги крапивы, стебли лопуха, молодые листья сныти. И хоть меж зубов что-то застревало, в животе постоянно урчало. Не хватало хлеба, сыра и каш. Мы не голодали, но и сытно не ели.

Живодер предлагал сходить в ближайшую деревню и взять, что нужно, силой, но Дагна запретила грабить крестьян. Нет, я ее понимал. Если вдруг ей удастся вернуться в город и выйти замуж за живичского купца, молва о том, что его невеста грабила людей Раудборга, вряд ли пойдет на пользу. С другой стороны, лично мне плевать на дурную молву, если мои хирдманы будут голодать. Но я решил подождать. Сначала узнаем, что творится в городе, а уж потом займемся грабежом, коли придется.

И вот, наконец, я почувствовал радость Коршуна. Он услышал, а, может, и увидел кого-то из наших живичей. Теперь мы узнаем, что же так взбудоражило город и откуда живичи узнали о поимке твари. Впрочем, скоро я их не ждал. Полусарап — муж обстоятельный и осторожный. Сперва он убедится, что за живичами нет слежки, потом выйдет навстречу и расспросит вкратце о вестях из Раудборга, выждет еще немного и лишь потом поведет к нам.

Как-то так вышло, что из всех ульверов я больше доверял Рыси, Простодушному, Трудюру и Коршуну, то есть хирдманам, что пришли уже после меня. Тулле держался наособицу, не смеялся со всеми, не вмешивался в беседы. Я думал, теперь,раз уж я хельт и сам приглядываю за Альриком, Тулле выдохнет и вернется к себе прежнему, но он отстранился еще сильнее. И я ничего не мог с этим поделать.

— Куда пришел? — спросила Дагна.

Я поспешно отхлебнул горький отвар. Вот дурень! Она же не знает, что у меня за дар. Как бы я смог угадать, что к той сосне подошли живичи? Я отговорился какой-то глупостью, но напомнил себе, что пора бы уже научиться держать язык за зубами.