— Это же Игуль, — выдохнул Кот. — Ну, ведь он же!

Я даже всматриваться не стал, сел лицом к городу, взял весло и крикнул:

— Уходим! Обратно к озеру! Быстро!

Что бы тут не случилось, это явно касалось нас. Либо лично нас, либо вообще всех мрежников, что жили в городе. Я не хотел рисковать жизнями ульверов, чтобы выяснить доподлинно, за что избили Игуля: за нордскую кровь или за то, что он пришел с нами.

Мы умчались еще быстрее, чем шли сюда, и шли, не останавливаясь, до самой темноты. Лишь ночью бросили якорь в излучине, оставшись на корабле, чтобы уйти в любой момент. Вепрь раздал скудные остатки припасов, изрядно уменьшившиеся за время нашей охоты: заветрившийся сыр, сухари да сырую репу.

— Что случилось в городе? — спросил я у Велебора. — Нет ли обычая бить всех иноземцев в какой-то день? Может, праздник какой?

Но заговорил не он, а баба. Она верещала и верещала, тыча пальцем то в нас, то в Дагну, то в бочонки, где лежала пойманная нами вылюдь. Никто из живичей не спешил пересказать ее слова, так что, когда мне надоело, я толкнул локтем Рысь, усевшегося рядом. Тот подскочил и влепил бабе оплеуху. Та замолчала.

— Дагна, я сейчас и тебе врежу, если будешь молчать, — спокойно сказал я. — Чего она вопила? Что кричали в Раудборге? Почему избили или убили нордского купца? Дагна!

От последнего оклика женщина-хельт дернулась, ошеломленно посмотрела на меня, а потом рассмеялась.

— Вот же я дура! Вот дура-то! Это я всему виной. О милостивая Орса, только бы они не убили Хотевита! Только бы не убили!

Дагна встала, подошла к той бабе, схватила за горло и легко, будто случайно, встряхнула ее, сломав шею.

— Надо будет с утра притопить! — сказала она.

Лишь после этого живичи вскочили на ноги, схватились за оружие, но ульверы уже приставили к их глоткам ножи, одного даже ненароком порезали, когда Стейн и Бродир Слепой одновременно попытались пристрожить его. Хорошо, хоть не насмерть. Живичи не знали, что я взял наш хирд в стаю, еще когда мы уходили от Раудборга. Злоба и страх, исходившие от толпы, взбудоражили тварь внутри Альрика, и стоило мне приметить в его глазах желтый отблеск, как я сразу выпустил дар.

— Велебор, — устало продолжила Дагна, — вам тоже теперь некуда идти. Вы с нами в одной лодке. В одной лодке, ха-ха, на одном корабле. Кай, пусти их!

— Пусть отдадут всё оружие, вплоть до ножей.

— Велебор! Или так, или вас всех убьют. Выбирай. Знай, я того не хотела. И Хотевиту я зла никогда не желала. Ты сам слышал!

— Слышал, — отозвался живич. — Он ради тебя род готов был бросить, а ты ему только погибель принесла. Мрежница!

Благодаря дару Кота ульверы неплохо видели даже ночью, а уж когда на воде подрагивала блеклая лунная дорожка, я различал даже лица. И Велебора явно терзали сомнения, как лучше поступить. Или точнее, как честнее поступить.

— Велебор! — вмешался и я. — Хочешь сдохнуть, только скажи. У нас тут два хельта и целая Бездна хускарлов, которые не прочь заполучить новые руны. Нам плевать на Хотевита и весь его род, но если б мы хотели вас убить, давно бы прирезали.

Четверо против двух десятков! На что он рассчитывал? Скорее всего, не хотел умирать, как жертвенная овца, без сражения.

Немного помедлив, он кивнул, снял пояс с оружием и бросил его под ноги. За ним и остальные сделали так же.

— Теперь сядьте и расскажите, что вы услышали и поняли. О чем верещала та баба?

Дагна нервно хохотнула.

— Нет у живичей таких праздников, чтоб иноземцев бить. Но мрежников все же не любят. Я говорила… да, я говорила. В деревнях таких убивают, если хватает сил, ну, как вы убивали в Бриттланде драугров. Но в Велигороде… там давно привыкли к иноземцам, давали им землю под дома, привечали купцов со всех сторон. Хотя простой люд все же сторонился мрежников. Потому и Хотевиту пеняли за невесту-иноземку.

— Нечего рассусоливать, — одернул я Дагну. — О деле говори.

Она едва держала себя в руках, того и гляди рассыпется слезами да бабскими причитаниями, потому я и прикрикнул на нее. Пусть лучше разозлится.

— Ни я, ни Велебор толком не знаем, что случилось в городе. Но она верно сказала, — Дагна посмотрела на мертвую бабу, — скорее всего, это из-за нас. Из-за меня. Многие велигородцы верят, что в озере жил бог. Если не Ведятя, так кто-то из мелких. Их тут видимо-невидимо, божков. В каждом дупле и за каждым очагом кто-то водится. Если не бог, то кто-то еще. В доме живет Трямка, в хлеву — кто-то, в сарае, в сенях, в погребе, в бане, а за всеми ними приглядывает Кудава, хранительница дома.

— Дагна! — снова оборвал я ее. Она снова ушла не туда.

— Она сказала, что мы убили Ведятю, и что из-за нас на город обрушится несчастье. Разгневается богиня Ведява и затопит все деревни, зальет поля. Или рыбу уведет. Или корабли начнет топить. И, судя по всему, в Велигороде думают так же.

— Так если мы виновны, зачем Игуля избили и привязали к столбу? Коршун, ты не услышал, живой он или нет?

— Нет, слишком людно. Не разобрать, — сказал полусарап.

Дагна пожала плечами.