— Станешь тварью? — удивился я, ведь мы для того и жрем плоть Бездновых порождений, чтобы уберечься от такой судьбы.

— Нет, разум и нрав останутся прежними. Поменяется тело. Не так, как у измененного. Сложно объяснить, ведь сам я такого не видел, но говорят, что у кого-то вместо ногтей вырастают черные когти или хвост появляется. Или сосков станет больше. Или что-то еще. Мы ведь зачем сердце жрем? Чтобы наша плоть смогла вместить благодать богов и силу, к которой мы изначально не были готовы. Помнишь же, что Мамир не сразу наделил людей благодатью? Сначала выварил нас в котле, а уж потом окропил кровью богов. Потому и выходит, что боги дают нам силу, которую мы не можем взять. А твари изначально порождены Бездной, в них нет ни разума, ни крепкого тела. В них сила бурлит и меняет их все время, лепит, как из глины. Слишком много силы? Значит, тварь отрастит еще несколько лап, глаз, сердец и уместит в себе всё, что досталось. Если же человек съест слишком много твариной плоти, то с каждой новой руной у него будет появляться то, чего быть не должно.

Альрик говорил путано, сбивчиво, и я с каждым услышанным словом всё крепче злился.

— Так, может, вовсе не пихать в себя эту тухлятину? Как узнать, когда много, а когда мало? Мамир прибежит и скажет?

От свечи лицо Альрика казалось неживым, с темными провалами вместо глаз.

— Просто не спеши. Откуси часть, прожуй и жди.

— Чего ждать-то?

— Поймешь сам. Ну, давай.

В Бездну его поучения. Сам-то он сколько сожрал? Поди, целиком проглотил и не поморщился. Надо глянуть, вдруг у Беззащитного уже отросло то, чего быть не должно?

Я ножом поддел плотно пригнанную крышку, понюхал сало. Пахло обычно, не потемнело, значит, не стухло. Срезал верхний слой, потом вытащил всё одним куском, лишний жир соскреб обратно в горшок и подивился твариному сердцу. Я уж позабыл, как оно чудно выглядело по сравнению со свиными или коровьими. Звериные-то плотные, как сжатый кулак, и кровяные жилы торчат лишь с одной стороны, а это сплошь в жилах, будто свернувшийся клубочком еж. Как ни примеривайся, всё равно на жилу нарвёшься.

— Надо было мед прихватить, — хрипло сказал я и откусил, как пришлось.

На языке ощущался топленый жир и что-то вязкое и хрусткое одновременно. Я разгрыз кусок так, чтоб в горло пролез, и сглотнул. Глянул, а под жилами не цельное мясо, а словно сетка тоненькая и плотная-плотная, некуда даже кончик ножа просунуть.

— И чего? Дальше грызть или ждать?

— Жди!

Мы сидели и ждали. Пламя свечи горело ровнехонько, едва потрескивало, не плясало, как обычно в масляной плошке. Надо будет взять таких свечек в Сторбаш побольше, вон как хорошо горят. И матери будет удобнее ткать, и Фридюр не споткнется, когда встанет к ребенку. Возьму пару сотен.

И тут меня скрутило, будто съел что-то негодное. Живот свело болью так, что я сжался в комок.

— Мне это… отойти надо, — выдавил я.

— Сиди. Скоро пройдет.

Или выйдет. Вместе с кишками через задницу. Я аж дышать перестал, чтоб ненароком не обделаться.

— Я мигом…

Альрик встал, выпустил рунную силу и прижал меня к чурбаку.

— Сиди!

У меня аж испарина на лбу выступила, по спине холодный пот пошел, так я крепился. А потом вдруг и впрямь прошло, будто ничего и не было.

— Если прошло, давай дальше.

Я вырвал зубами следующий кусок, проглотил. Снова свело живот, крутило уже не так сильно, зато бросило в жар. Я потерся лбом о рукав, чтобы стереть проступивший пот, и почуял такую вонь из подмышки, будто я месяц не мылся.

Еще кусок, потом еще. Я уже не чувствовал вкуса сала, только неприятную кашу меж зубов и хруст тоненьких жилок. Пот тек с меня ручьями, рубаха и штаны полностью пропитались и липли к телу, даже волосы вымокли, хотелось раздеться догола и прыгнуть в воду, чтобы стереть вонь, что с каждым укусом становилась крепче и невыносимее. Неужто у каждого так идет? И ведь, кроме вони, больше ничего не менялось. Я не чуял в себе никаких перемен: всё те же десять рун и тот же хускарл.

Свеча прогорела наполовину, а мне казалось, будто мы сидим тут не один день. Пришла ли уже ночь или всё еще был день? А вдруг там разгоралась утренняя заря? Зачем нужен был этот дом? Чтобы я не видел солнца?

У меня в руке лежал небольшой кусок, всего на два укуса, а я так и не стал хельтом.

— Ты говорил, что нужно остановиться… А бывало такое, что сердца не хватило?

— Потому мы и берем лишь сердца тварей, что перевалили за пятнадцатую руну. Сердца хельтовой твари часто не хватает.

— Но эта была как раз на пятнадцатой! И что, если не хватит?

— Будем искать другое. И лучше бы отыскать сердце от такой же твари. А еще лучше, от той же самой.

— Та самая у Рагнвальда в закромах. Мы такую еще в Бриттланде видели, но не попремся же через столько морей в Бриттланд?

— Ешь! Нечего раньше времени сопли разводить.

Если б я мог, то разрыдался бы. От злости, от обиды на Рагнвальда и Стига, которые забрали у нас третье сердце той твари, второе-то мы Эноку скормили. Я-то думал, что стану хельтом прямо сейчас, а тут вон как еще бывает! Сердца не хватило! И как я выйду к хирду? Что им скажу? Маловато? Айда еще тварей искать? Хотя Дагна обещала помочь с выкупом сердца.