— И поэтому ты уверен, что они в последний момент не сорвутся с крючка? — улыбнулся Великий Герцог. — Настолько, что решил не оставаться с ними в Сером Дворе?

— Им некуда деваться, мой принц, — пожал плечами чародей. — Они между двух огней: тобой и Орденом. И, уж будь уверен, они предпочтут тебя. Ты дал им хоть совершенно призрачную, но надежду. Орден же отнимет последнее — свободу. Когда маги переместились в Кор-Де-Гриз, я позволил себе ослабить поводок. Но только для того, чтобы у них создалась иллюзия, что ты относишься к ним не как к орудию, а как к полноценным партнерам. Как видишь, я не прогадал.

— Ты страшный человек, чародей Оллорнас, — с усмешкой покачал головой Гильом. — Ты не щадишь никого и готов пожертвовать любой из фигур в этой игре. Но больше всего меня тревожит то, что это не твоя игра.

— Разве не стремления исполнить твои желания ты от меня ждешь, мой принц? — снова поклонился маг. — Разве тебе от твоего покорного слуги не нужна прежде всего готовность идти на все ради достижения цели? Я лишь скромно следую твоему примеру.

— Это так, — величественно кивнул Великий Герцог. — Но посмотри в окно — уже светает. Я должен хоть немного поспать перед тем, что ждет нас днем. А ты отправляйся в Серый двор. Ковен должен быть на празднике в полном составе.

— Это рассвет нашей новой жизни, мой принц, — в голосе чародея проскользнули иронические нотки. — И похоже, что грядущий день обещает быть солнечным и ясным. С твоего позволения, я отправлюсь к магам. В той партии, которую мы сегодня разыграем, мое место — именно среди этих фигур.

Гильом милостиво махнул рукой, отпуская Оллорнаса. Тот снова низко поклонился и вышел.

Оказавшись за дверью, маг оглянулся на комнату, из которой только что вышел и едва слышно прошептал:

— Как может кто-то жертвовать фигурами в партии, которую он не играет? Похоже, мой принц, ты забыл, что герцог — тоже всего лишь одна из фигур игры в осаду. Но ничего, сегодня тебе представится хороший случай об этом вспомнить.

***

— Рубины или сапфиры? — задумчиво произнесла леди Де Верлей,

Несмотря на раннее утро, баронесса была уже полностью одета. Ее праздничный наряд был скромным и в то же время изысканным. Бархатное платье цвета красного вина подчеркивало великолепную фигуру с тонкой талией и пышными формами. Высокий воротник платья выгодно оттенял длинную стройную шею женщины, а глубокое декольте щедро демонстрировало молочно-белую кожу, матовую и бархатистую. С цветом кожи могла соперничать только полураспустившаяся белая роза, бутоньерка с которой была приколота к корсажу в качестве украшения.

Густые темные волосы леди Одиль были подняты наверх и уложены в замысловатую прическу — настоящий шедевр, вышедший из-под рук лучшего из столичных мастеров. Сложное сооружение было перевито гирляндой благоухающего жасмина с вплетенными в нее жемчужинами. Несколько длинных, тщательно завитых локонов ниспадали с затылка на правое плечо.

Сейчас Одиль Де Верлей сидела в своей гардеробной перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя. Позади нее стояла ее личная горничная Сабина и держала в руках два раскрытых бархатных футляра: синий и красный. В первом роскошно блестел гарнитур сапфировых украшений; во втором благородно сияли рубины.

Баронесса Де Верлей повернулась к служанке и оценивающе посмотрела на украшения.

— Сапфиры, — наконец, сказала леди Одиль, и горничная послушно убрала второй футляр.

Надев с помощью Сабины драгоценности, баронесса Де Верлей помедлила и взяла со стола позолоченную серебряную коробочку, инкрустированную перламутром, открыла ее и извлекла из нее маленький черный кружочек ткани — мушку, фальшивую родинку, которые были постоянно в ходу у трезеньельских дам. При дворе существовал даже тайный язык. Мушки, приклеенные в определенных местах на лице, могли многое сказать посвященным, в особенности, конечно, тому, для кого они предназначались.

Одиль ловко приклеила мушку с правой стороны лба, ближе к виску. Подумав, прилепила вторую на правую щеку.

Сабина хихикнула, как девчонка:

— Ого, желание пленить любовью и готовность к флирту! Моя леди, а тот, кому предназначено это послание, умеет ли вообще читать этот язык?

— Вот и посмотрим. Если умеет, он меня достоин, — кивнула Одиль. — А если нет, мне ничего не грозит.

Аристократка поднялась и, шелестя платьем, подошла к большому, во весь рост зеркалу. Баронесса медленно повернулась, оценивая наряд. Леди Одиль подняла руки к прическе, в очередной раз нащупывая удерживавшую ее шпильку, головка которой была украшена крупным жемчугом. Шпилька была грозным оужием: под безобидной с виду жемчужиной в золотой оправе в густых блестящих волосах баронессы прятался длинный, остро отточенный стилет.

— Веер, — сказала Одиль Де Верлей, протянув руку в сторону.

Сабина, повинуясь приказу, передала хозяйке изящный перламутровый веер.

Леди Одиль удовлетворённо кивнула и повернулась к горничной:

— Послушай меня внимательно, Сабина. Мы с тобой знакомы с детства и, пожалуй, ты единственная, кого я могу назвать подругой. Не перебивай, — баронесса сделала повелительный жест. — Поскольку вы с мужем уже давно свободные люди, я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались, если со мной что-то случится. Поэтому я переписала на тебя свой домик в Греньяне. Теперь он твой. Кроме того, я указала в завещании, что в случае моей смерти вам с мужем будет пожизненно выплачиваться ежемесячная рента. Сейчас я отдам тебе бумаги, там неплохая сумма.