— То есть, мы опять говорим о сексе? — перевела Вика.

— Если угодно. Ты только что была со своей любимой. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что все прошло чудесно. И что же мы имеем сразу после этого? Одна из вас не прочь спариться в соседней комнате с едва знакомым парнем, а другая ее на это благословляет. Как такое возможно?

— Я ведь правильно чувствую, что ты меня не осуждаешь? Ну, из-за скрижалей…

— Ты же знаешь, что это такое, верно?

— Знаю! Отчим читал мне из Библии… а потом перестал…

— Что-то случилось?

— Не важно, что случилось… Ты меня не осуждаешь?

— Нет, я тебя не осуждаю. Клянусь чем хочешь. Я просто не понимаю.

— Тогда я тоже не понимаю, о чем ты спрашиваешь.

— Но ты любишь Алену…

— Ты тоже ее любишь.

— Вика, осторожнее! Прошу тебя… Это разные вещи.

— В чем-то разные, а в чем-то одинаковые. Мои чувства и твои чувства — они ведь не земля и небо, правда? Ты любишь Алену. И при этом ты не против того, чтобы мы с нею были вместе. Так?

— Совершенно не против.

— Прекрасно! Но быть не против — этого мало. Ты рад, что она со мной? Поверь, этой ночью ей было очень хорошо. И я говорю не о простом удовольствии, которое мы получили друг от друга. Секс и так отличная штука, но бывают моменты, когда все чувства, ради которых ты живешь, немеют в тебе, как отсиженная нога, а на их место приходит то, с чем ты не можешь ни ужиться, ни расстаться по собственной воле, и тогда его трудно чем-нибудь заменить… Алена была счастлива. А сейчас ей очень, очень спокойно. Впервые с той минуты, как я ее встретила. Возможно, впервые за долгое время. Ты рад этому?

— До тех пор, пока я не увижу ее своими глазами, поверить в спокойную и умиротворенную сестренку мне непросто. Разве что вы, девчонки, еще и экзорцизмом там занимались помимо прочих аттракционов.

— Экзор… цизмом… — с подозрительным интересом повторила Вика.

— После растолкую, — поспешно откликнулся я. — Но, если ты не ошибаешься, и если хотя бы парочка перепуганных бесов покинула мою сестру, не выдержав твоей конкуренции, то, конечно, я этому рад.

— Чудесно! — удовлетворенно заявила девушка. — А все потому, что ты любишь Алену. Вот и Алена тоже тебя любит, и она не против того, чтобы мы с тобой сошлись. Так же, как и ты на ее счет, она будет только рада, если тебе придется по душе все то, что я могу дать.

— Вика, с Аленой все сложно. Она сама за себя скажет, если понадобится. Давай оставим Алену в покое и будем говорить о тебе… Итак, ты любишь Алену…

— О, боже! — Вика прихлопнула себя по чему-то, чего нельзя было различить из-за спинки кресла, но вышло довольно звонко. — Дима, по-моему, мы запутались. Дай-ка, я попробую сама задавать себе вопросы и сама стану на них отвечать, — возможно, так получится быстрее… Итак, я люблю Алену. Видимо, именно здесь у тебя что-то не складывается… От этого и будем плясать. А теперь викторина — спрашиваем и отвечаем… — Вика, дорогая, привет! Позволь сразу к делу. Можешь ли ты любить Алену и при этом болтать с Димой о всякой всячине? — Да, конечно! Почему бы нет? — Вопрос посложнее. В силах ли ты любить Алену и разрешить Диме… только не падай в обморок… пощекотать твои пятки? — Без проблем! В любое время. — Кто бы сомневался! А способна ли ты все так же любить Алену и, не переставая любить ее ни на одну секундочку, поиметь Диму прямо сейчас и по полной программе? Подумай хорошенько… — А как же! Спору нет, я немного утомилась от болтовни, но все еще не потеряла надежды… Остались еще вопросы?

— У меня имеется! Можем ли мы извлечь какой-то вывод из этого интервью?

— Безусловно! Каждый вопрос состоит из двух половинок. Каждый ответ связывает их воедино. Потому что внутри вопроса нечему сталкиваться, нечему противостоять. Все, что в нем есть, это две мои части — правая и левая, если хочешь. Как две руки, две ноги, две ягодицы, в конце концов. И все на своем месте: там, где и положено. Напротив, останься я нечаянно только при одной из таких частей, было бы по меньшей мере неудобно.

— Мне видится некий изъян в твоем рассуждении…

— Да где же? Нет никакого изъяна! Представь мою задницу без одной половинки. Понравилась бы она тебе так же, как нравится сейчас? По лицу вижу, что нет: отними у нее часть, и ты даже жопой ее не назовешь, не говоря уже о более нежных прозвищах…

— Нельзя ли, наконец, каким-то образом перейти от частного к целому?

— Как раз перехожу. Я как таковая, я — целиком, нравлюсь тебе по той же причине. Я складываюсь из разных частей. Или разделяюсь на разные части — тут как посмотреть. Но найди хоть одну, которая не вязалась бы с остальными. Не сможешь, как ни старайся. Если во мне что-то имеется, значит, оно существует со всем прочим в полном согласии…

— Это же относится и к твоим поступкам?

— К ним — раньше всего. Я бы не стала левой рукой совершать то, чего бы, при случае, не совершила правой, пусть, на первый взгляд, я и делаю ими совершенно непохожие вещи. Просто мне так удобнее… Возможно, тут и кроется то, что тебе не понятно, но именно это тебя во мне и привлекает.

— А все хорошее в тебе находится справа или слева?

— Дима, я же только что про это говорила. Еще вкус во рту сохранился… Если плохое и хорошее, по-твоему, противоположны, то мое правое и левое — всего лишь две стороны одного и того же. Если плохое и хорошее нельзя совместить, то с правым и левым все наоборот — без них не сложится ничего, что можно назвать целым… Улавливаешь, о чем я?