— Не сказал бы, что мы мыслим на одной волне…

— Ладно, а так? Целое — круто, не целое — отстой… Просек фишку? …Короче, вот тебе мое последнее слово. Что бы я ни делала, все это хорошо. Так понятно?

— Всегда? Нет, я услышал: ты во всем поступаешь хорошо. Но всегда ли?

— Вот это правильный вопрос, — Вика на мгновение опустила глаза. — Нет, не всегда. Только последние два года…

— Довольно солидный срок, как по мне. Некоторых хватает едва на шесть дней, а шуму потом до конца света не оберешься… И как же ты определяешь, что поступила хорошо, а не как-нибудь иначе?

— Чувствую, конечно.

— Чувствуешь? Однако словами объяснить не в состоянии?

— Хорошее не нуждается в объяснениях. Оно очевидно: как солнце в небе, как вода в роднике, как спелая ягода на ладони… Хорошее узнается во всем, и, даже если, на чей-то взгляд, оно ведет себя странно, — скажем, глушит горькую от зари до зари и мочится в подъезде, — мы все же его чувствуем. Понимаем, что так все и должно происходить, что только так хорошему и положено существовать в эту самую минуту.

— Все, умываю руки! Подобные притчи моему бедному разуму неподвластны… Но это не твоя вина. Похоже, дело все-таки во мне.

— А что не так с твоим разумом?

— Мы слишком разные, родная. Твой собственный путь прям и широк. Каждый шаг уверенно продвигает к цели, словно некий заботливый провожатый ведет тебя за руку. Или же невидимые рельсы направляют всякое твое движение… От последнего сравнения несколько отдает трамваем, но ты же понимаешь, как трудно бывает подобрать удачное сравнение.

— Дима, я бы возразила, но тогда мы снова будем говорить обо мне. Хотя, с другой стороны, я вовсе не уверена, что ты сейчас ко мне обращаешься… Так что, прости, насчет твоего разума?

— В отличие от тебя во мне отсутствует какой бы то ни было стержень, за вычетом того единственного, что одним своим концом поддерживает мою голову, а на другом вполне мог бы продолжаться хвостом, если бы внешние признаки всегда отвечали внутренней сущности. Я не верю в первооснову, не верю в божественную искру: я не вижу их ни в себе, ни в других. Все что я вижу — это множество милых, красивых людей, которые ходят туда-сюда по бульвару, гордо выпрямив спину и грациозно отмахивая руками: так, что в каждом отдельном взмахе, таком естественном и привычном для нашего глаза, проглядывает не изжитая до сей поры четвероногая натура…

— Понятно, мой хороший… Продолжай, я здесь…

— Что тебе может быть понятно, малыш? — опомнившись, я со смущением посмотрел на Вику, которая, подперев ладонями подбородок, приветливо взирала на меня из синих сумерек, декадентски курящихся язычками табачного дыма.

— Пожалуй, только одно и понятно. То, что ты говоришь уже совсем о другом: не о том, с чего мы начали. Но тебе хочется это сказать, вроде того как недавно хотелось пощекотать мои ноги. Говори, не останавливайся. Я могу не понять, но готова послушать…

— А ты вообще врешь когда-нибудь? — внезапно вырвалось у меня.

— Конечно я вру, — удивилась девушка. — Очень часто. Иначе невозможно существовать. Но только не в отношениях. Если врать в отношениях, то становится непонятно, кто в них ты и за кого тебя принимает твой партнер. Чьи тогда эти отношения? Зачем они?

— Того же ты ожидаешь и от близкого тебе человека? Предельной честности в отношениях?

— Разумеется! Иначе выходит то же самое, но с другого конца. Важно понимать, кем взаправду является тот человек, которому случается быть к тебе даже ближе, чем твоя собственная кожа… Я хочу сказать: тот самый человек, с которым ты свободно делишься и своим телом, и своими мыслями.

— Тогда у меня плохие новости, Вика: тебя должны то и дело обманывать… Вспомни: тебе знакомо ощущение, когда кажется, что делишься только ты и только в одну сторону?

— Бывало и такое, конечно… Но в настоящих отношениях не так легко обмануть. Даже у нас с тобой уже завязалась ниточка, которая не позволит нам лукавить друг с другом в том, что мы считаем важным, даром что порой это важное у каждого из нас выглядит по-разному. А если кто-то один попытается соврать, другому это сейчас же станет очевидно.

— Поспорим? Знаешь такую игру: «Две правды и одна ложь»?

— Ну, еще бы! С детства в нее играла — с мальчишками со двора. И чаще всего — на раздевание. Долгое время мне не везло, а потом я догадалась не скрещивать пальцы, когда лгу.

— Шутишь?

— А как ты думаешь? Видишь, к моим шуткам ты понемногу уже привыкаешь, даже когда они несмешные… Хочешь сыграть? Я согласна, но при одном условии…

— Вика, учти, что я тебе не мальчишка со двора!

— Ой, перестань! Речь совсем не об этом. Здесь я уже выиграла, просто следующий ход не за мной… А условие в том, что игра должна быть про нас. Про Диму, что сидит на диване, и про Вику, которую загнали за кресло. Про то, что мы оба думаем и чувствуем. Мы же насчет чего поспорили? Насчет наших отношений, а не по поводу твоего друга Фердыщенко.