— Не получится, — коротко прокомментировала она.

— Это уж моя забота, — ядовито заявил я, — получится у нас или нет. От тебя многого не нужно: стой, как поставили, да помалкивай. Потребуется твоя помощь — свистну.

— А свистеть-то умеешь? — дерзко поинтересовалась девчонка. — Что-то непохоже. Могу научить за три минуты, если есть настроение…

— Я свистел, как соловей, когда тебя еще в проекте не было! — очень по-взрослому парировал я и решил продолжать в том же духе. — Так ты идешь куда велено, звезда малолетняя? Или красной дорожки дожидаешься?

— Дима, перестань! — Вика символически заградила мне уста, высоко приподняв правую стопу и растопырив на ней пальцы. Браслет незамедлительно скользнул от ее щиколотки ближе к выпуклым икрам, указывавшим на то, что эта ладно скроенная ножка является для своей хозяйки не только средством моего обольщения, но и орудием труда. — Если начнем обзываться кто во что горазд, то я непременно выиграю. Тебя легко задеть за живое, а со мной придется попотеть.

— Ничего страшного! Я слышал, мой мужской пот тебе по нраву…

— Вот-вот! Ты сейчас просто грубишь, как всякий растерянный мальчик, и сам от этого страдаешь. А еще вовсю стараешься меня обидеть и оттолкнуть от себя подальше. Конечно, я могу обижаться — небось, не деревянная, но не на такую же дребедень.

— То есть, на стол ты все-таки не ляжешь? — твердолобо осведомился я.

— Да я бы легла, если бы дело того стоило. Если бы ты грубил… ну, знаешь… как раззадоренный самец, а не так, будто я заслонила собой телевизор. Хочешь поставить себя надо мной? Не можешь настроиться иначе? Не великая редкость! В сексе я готова такое понять. Но ты ведь не этого хочешь. Зачем мне делать то, что никому из нас не принесет удовольствия?

— Вот как, оказывается? А чего же я хочу?

— Насчет секса сейчас сложно сказать, — Вика прямо поглядела мне в глаза и каверзно ухмыльнулась. — Но ты определенно хочешь пощекотать мои пятки.

— С чего бы это? — стыдно признаться, но в тот момент я и впрямь запаниковал, как какой-нибудь мальчишка, застигнутый за внеклассными упражнениями в естествознании. — Решительный бред! Умнее ничего не придумала?

— Точно хочешь, даже не спорь! Точнее не бывает, — девушка развела под острым углом соединенные в пятках подошвы и, поджав лишние пальцы, показала мне с помощью оставшихся две весьма убедительные «Виктории». — Смотри, как я могу. Это означает, что я выиграла. Причем трижды: погляди на мои ступни — это тоже считается.

— Хоть четырежды! Тоже мне, нашла аргумент.

— Аргумент сидит передо мной. Боже, Дима! Да у тебя, наверное, все зудит, так сильно хочется пощекотать! В жизни такого не видела! Ты и дальше будешь отпираться?

— Ладно, сдаюсь, — я стесненно усмехнулся и зачем-то ощупал щетину на подбородке. — Ты права. Ужасно хочется…

— Так пощекочи, чего ты?

— Брось, не подзуживай.

— Дима, это же просто. Вот мои пятки. Протяни руку и пощекочи.

— Вика, хватит!

— Ничего не хватит. Давай уже, мой герой. Вперед! Щекочи меня… Совершенно бесплатно!

Тогда я протянул руку и пощекотал. Сначала одну бледно-розовую подошву, а затем — другую. И то, как звонко расхохоталась девушка, то, как задергались при этом ее ноги, стараясь перетерпеть суровое испытание, наполнило меня неким бесхитростным, но давно уже недоступным чувством: и теплым, и легким, и приятным одновременно. Похожее тепло в своем сердце я ощущал, пожалуй, только рядом с Аленой, но с нею почти никогда не бывало легко и далеко не всегда бывало приятно. Впрочем, не в легкости и приятности заключалась ее ценность. С Кристиной все обстояло иначе: более приятным легкомыслием, чем у нее, могли обладать только обкуренные коалы, однако особенной теплотой мы с моей бывшей невестой друг друга не баловали. Жаром взаимной страсти в разгар нашего романа — да, горячкой пылких ночей на завершающих его страницах — тоже да, но и только… Между тем, к тому чувству, что возникло во мне сейчас, примешивалась некоторая доля сожаления, а также крупица едва уловимой горечи. К чему именно это относилось, я не смог определить, однако сожаление усилилось еще больше, как только Вика, довольно посмеиваясь, конфисковала у меня свои ноги и, обогнув кресло, устроилась за его массивной спинкой, словно за старинной конторкой, облокотившись на нее худыми предплечьями.

— Надоело сидеть, — сообщила она. — Как ни сядь, в одной позе все тело затекает. А поскольку я нынче скромная, вариантов не так много…

— Ты кажешься неплохим человеком, дружок, — сказал я с искренней сердечностью. — Совсем еще юным и совсем еще неплохим человеком. Возможно, именно поэтому мне трудно тебя понять…

— В основном я неплохая, да! Самой мне тоже так кажется… Только чего же ты во мне не понимаешь? Давай я расскажу, пока есть время…

— Ответь, ты любишь Алену?

— Я очень люблю Алену. Теперь я в этом совершенно уверена.

— Отрадно это слышать, Вика. Представь, я испытываю к ней не менее сильные чувства. Она моя сестра и мой лучший друг.

— Я знаю про твои чувства. Такое нельзя не заметить.

— Тогда как все это вяжется с твоим предложением?

— Каким предложением?

— Обязательно произносить это вслух? С предложением переспать, разумеется: нам двоим, не считая Алениного браслета.

— Э, нет! Разговор такой был, но переспать я не предлагала.