— Ой, прости, — Джер тут же отпрянул и я увидела сожаление в его глазах. — Я забыл на секунду.

Я легко качнула головой, стерев рукавом влажную щеку.

— Все нормально, — сквозь пробившеися слезы улыбаюсь я. — Это чувствуется гораздо лучше, чем раньше. По крайней мере, теперь я хотя бы могу обниматься.

В глазах Джереми вспыхивает тепло и он нежно берет меня за руки. В следующий миг снаружи раздается автомобильный сигнал, говорящий о том, что водитель заждался.

— Ну всё, сестрёнка, — вздыхает брат, и это разрывает мое сердце. Боже, как же я ненавижу прощания. — Я побежал.

Джереми наклоняется за сумкой, но застывает на миг, когда на заднем фоне снова показалась загруженная Гретта.

— Фигасе, — удивлённо протянул брат, а затем посмотрел не меня. — Слушай, а хорошо твой Себастьян тут устроился. Себе сразу двух горячих девочек пристроил, а мне в лесной домик прислал какую-то старушку на курьих лапках.

Я даю ему ещё один подзатыльник, но на этот раз мелкий змееныш уворачивается, предугадав. В моих глазах вспыхивает ещё большее негодование, а этот поганец звонко смеётся.

— Ладушки, сестрёнка, я погнал, — закидывает себе на плечо сумку, кривя губы в наглой улыбке. — Ещё на работу к твоему мудаку заеду, попрощаюсь что ли, — говорит шутливо, но теперь-то я знаю, что его "мудак" звучит с любовью.

— Ну и задница... — у Джереми отвисает челюсть, когда он смотрит куда-то за мою спину. — Слушай, а черканешь мне её номерок смс-кой.

— Иди уже!

— Я позвоню! И напишу! Люблю тебя, сестрёнка!

Звонкий голос Джера вместе с задорным смехом стихает за хлопком дверей. А я... Я стою и слушаю, как стихают его крепкие шаги, как стучит автомобильная дверца и раздается длинный прощальный сигнал. Как наконец, заскрипев на прощание шинами, автомобиль уезжает.

— Я тоже люблю тебя, брат, — шепотом проговариваю в древесину, грустно глядя в пустоту. — Я тоже.

— А кормят тебя там хорошо? Да-а, можешь прислать, было бы здорово. Вернуться домой не хочешь? Не ругайся, пожалуйста, я просто за тебя переживаю. Если тебе там будет плохо и тяжело, ты только скажи, я всегда рядом. Может, мне приехать?...

Я тихо прикрываю за собой дверь как раз в тот момент, когда Лесли с разочарованным вздохом опускает телефон. Она тихо оборачивается, уже зная, что это я.

— Сбросил трубку, — серо сообщает.

Я улыбаюсь, медленно приближаясь.

— Ты слишком опекаешь его. Ему шестнадцать, Лесли, а не шесть. И он уехал всего два дня назад.

Лесли снова вздыхает, тоскливо глядя в телефон.

— Он мне то же самое только что сказал, — кривит губы в улыбке и ставит гаджет на тумбочку, прежде чем сесть на кровать.

— Может, это в тебе материнские инстинкты взыграли, — предполагаю я, вдруг сглотнув, почему-то эти слова неожиданно отозвались странной пульсацией в животе.

Внезапно она поднимает на меня глаза и смотрит долгим, молчаливым взглядом. Наконец она отворачивается и чуть морщится, покраснев.

— Два года я была для него сестрой, мамой и папой, — тихо произносит она. Раздается тихий выдох, теперь Лесли снова смотрит на меня и я вижу в них боль вперемешку с вызовом. — Так что не удивительно, что теперь мне сложно отпустить его.

Она встаёт с кровати и идёт, кажется, в ванную. Я хватаю ее за руку, чувствуя, что задел её.

— Лесли, стой... Прости меня, я не хотел тебя обидеть, — мои глаза фокусируются на её затылке. — Я совсем не это имел в виду.

Все ее напряжение будто схлынивает, она выдыхает и разворачивается ко мне.

— Да нет, — отвечает просто, но все же с маленькой грустью. — Ты все правильно сказал. Наверное, мне стоит смириться уже и принять, что мой брат стал совсем взрослым, — губы девушки скрашивает грустноватая улыбка. — И самостоятельным.

— Что я могу для тебя сделать?

— Поцелуй, — не задумываясь, тут же отвечает она. Я же от неожиданности выпускаю ее руку, потому что мягко говоря, не ожидал.

— Ну же, я так соскучилась по твоим губам, — глаза Лесли вдруг загораются, но я вижу в них странное отчаяние, когда она тянется ко мне. — Только ради Бога, не придумывай никакие оправдания. Я. Хочу. Чтобы ты меня поцеловал. В губы.

Лесли решительно приближается ко мне, чеканя каждое слово. А я стою, пораженно выдыхая, чувствую себя каким-то неотёсанным камнем, не способным сделать малейшее движение.

— Ты же видишь, я уже достаточно окрепла, — шепчет она, двигая мои окаменевшие руки по своей талии, заставляя трогать себя, но мои ладони напряжены до предела. — Почему ты ко мне не прикасаешься? Пожалуйста, прикоснись ко мне.

Она ставит мои руки себе на живот и они вдруг против моей воли оживают, они двигаются друг другу навстречу, смыкают ее в кольцо и подталкивают впритык к моему телу.