— Одни сладости. В другой раз надо что-то посущественней.

— Я сделаю, — Кикимора снова начала хлопотать. Женщины — создания со странностями. Я уже смирился, что мне их не понять.

— И что же ты слышишь? — я прошёл к столу и сел напротив Тишки.

— Про что щебечут птицы, белок, лисиц, куниц и бобров — всех слышу. А недавно с волком разговаривал! — Тишка воодушевился. — Сначала он рычал на меня. И долго. Потом дал себе нос погладить.

Это что же за волк, что мне не доложил?

— Звери говорят мне, что я как они.

— Это неправда, — перебил я. — Точнее, не вся. А что мать?

— Не верит мне, говорит — выдумываю.

— Почему не верит?

— Людей боится.

Даже спорить со мной не стал, что мать знает, что это всё правда.

— А чего их бояться?

— Меня дразнят колдуном и Лешим и много кем.

— Лешим дразнят?

— Потому что живность слышу. Дразнят и бьют.

— Тебя и бьют. Такого сильного?

То, что парень сильный не по годам своим, видно сразу.

— Как так!? — удивилась вместе со мной Кикимора. — Такой красивый и ладный, разве не должен быть людям мил?

— Я им тоже не даю спуску. Сильно дерёмся, — он уплетал сладости за обе щёки.

Я пока промолчал.

— Давеча сказали, что у меня наверное и хвост имеется и шерсть и копыта. А мы как раз на речку купаться шли. Дразнились, что я раздеваться не буду, чтобы хвост не показывать. А я разделся, потому что нету у меня хвоста. И копыт нет тем более. Хотя хвост, наверное, вещь удобная… — он как-то замечтался.

— Так, и что дальше?

— И дальше я всех побил, а самого задиристого закинул в реку. А потом всех остальных тоже в реку перекидал.

Я взглядом одним показал, что слушаю дальше.

— В реку это хорошо, — успела поддакнуть Кикимора.

— Ты хоть молчи, — сказал ей. Известной любительнице кого-нить утопить.

— Это в шутку было всё, а кто задирал больше всех — всплыть не смог. Зацепился за корягу или Кикимора его за ногу схва… — Тишка быстро замолк, глянув на мою зазнобу. — Ну то бишь, вестимо, за корягу зацепился. Ну и я нырнул его вытаскивать и вытащил. И вроде всё потом нормально было, а всё одно сказали, что я хотел его утопить.

— С чего-то ты не с того начал… — проскрипел я, в башке давно всё высохло, я какой советчик? — С людьми надо уметь договариваться.

— Так он разве человек? — Кикимора подошла. — Правильно ты их топил!

— Не топил он.

— Не топил я!

Тишка рассмеялся тому, что мы одновременно сказали, а я сердито взглянул на Кикимору. Чему дитя учит? Ему надо с людьми ладить, если с людьми живёт.

— Так стало быть, как я понимаю, есть у тебя два пути — первый: скрывать своё умение и жить себе тихо, чего мать от тебя требует.

И даже имечко подобрала такое подходящее…

— Другой путь, — продолжил я, — так себя поставить, чтобы уважали тебя за твоё умение и к тебе прислушивались.

— Да не пойму я, что происходит! — надулся Тишка. — Всем со мной дружить нравится, потому что я много знаю! И зверей различаю, и птиц, и все дорожки помню в лесу. Но как что случится или как подговорит кто — сразу я колдун и меня надо бить, — он расстроился.

— Ну на сильно побитого ты не похож, — я пододвинул к себе сладости, понюхал, отодвинул назад. — Кикимора, сообрази нам обед.

Она кивнула и засуетилась у печки.

— Больше всех подначивает сын мельника, — вздохнул юнец.

— Взрослый мужик тебя подначивает? — удивился я.

— Почему он взрослый мужик? — не понял Тишка. — Старше меня, но не мужик же.

Видать, что-то я попутал.

— Тогда кто это?

— У старика мельника два сына, оба женились, старший давно, про младшего говорят, что он раньше с мамкой жил. Я в то не верю, он мерзкий больно.

Я молча слушал. Под столом уже когтями процарапал лавку.

— Ну вот сын старший — теперь мельник сам, старик их на покое. И у старшего есть сын. Он постоянно меня колотит… Пытается. Его дядька его, Дарён, подговаривает.

— И как, успешно? — я протянул лапу, хотел посмотреть мальчонке на лицо. Ну малость поцарапано — так носиться по лесу — ещё и не то будет. Пожалуй, пару синяков.

— Нет, — Тишка расхрабрился. Он старше меня и друзей своих против моих друзей подговаривает. Но я только подрасту, и тогда ему не поздоровится!

— Не убейте никого, — вздохнул я. Мелкий он пока, но сила-то в нём просыпается дурная, нехилая.