Ухнуло все внутри у Марьки.

Сама не упомнила, как схватила дрын, у забора от собак оставленный, да понеслась наперерез. Успела — хватила лядовище по хребту, а то вмиг палку когтями рассекло, да как кинулось!

Вся жизнь у Марьки перед глазами промахнула, трепетнулась малой птахой.

Тварь отшибло от нее — будто кто в морду поганую с навеса пнул. Завизжало страшило, а там прыгнуло на него сверху что-то большое, хватило зубами. Сцепились, покатились.

Марьку же тоже сцапали за локотки — та забилась, как рыбка, от страха замычала, глаза пуча.

— Спокойно, девчурка, спокойно. Не обижу.

Узнала Маря старшего кнута, а узнав, не успокоилась, к дитяти потянулась. То стояло на месте, будто совсем не боялось.

— Иди ко мне, малышок, — сказала Маря и попробовала на руки взять.

Обернулось дитя, Маря глянула — и завизжала.

***

За Марькой, шустрой девчонкой, и не доглядели. Так пасли свою наживку да стергу выглядывали, что на скотеныша и не посмотрели. А следовало.

Сивый на пару мгновений опоздал — с крыши махнул, в воздухе перекинулся и на хребет упал. Стерга заверещала. Взрослые твари умели по-людски балакать, а эта еще не навострилась. Зато когти сразу в дело пустила. Острые, по два ряда на каждой пятке — и чтобы бить, и чтобы ковырять.

Сивый подмял, навалился, ломая кости, пуская в себя когти. Выла Стерга, носом била, когтями рвала. Выскользнула, в крови перемазавшись, но Сивый с колена махнул говорушкой, птичьи клювы впились в круп, не дали твари рассыпаться иглами.

Подтянул рывком, схватил ногу заднюю, оторвал — с мясом, с костью. Стерга завалилась на бок, свернулась, как кошка, попробовала по лицу кнута задеть, да тот ждал — увернулся. Открыл рот — полетели дрозды железные, накрыли стергу, зачали на кусочки щипать-долбить. Плюнул — поползли мураши, в отверстую плоть забрались, закопошились под шкурой.

А там подступил Варда. Наклонился, поймал стергу за нос, сунул пальцы в пасть и вытащил главную жилу.

Тут стерге и смерть пришла.

***

— Куколка меня спасла! — горячо твердила Марька.

Кнуты переглянулись.

Маря полезла под рубаху, где, ближе к телу, в ладанке, хранила заветное, от чужих глаз сокрытое. Показала.

Когда Сивый потянулся взять, отступила, к себе прижал. Засопела.

— Не путаешь? — спросил Варда, удерживая Сивого.

– Как есть говорю, дяденька кнут! Думала, смертушка моя пришла! И тут оно как завизжит! Как! Ух! Как отлетит! Я только после поняла, что как есть — куколка выручила.

— Разрешишь? — Варда протянул руку.

Положил куколку на ладонь. Была она простенькой, из веток скрученной. От прочих отличие же было не только меньшиной. Взвесил. Спросил взглядом.

— Горошинка-дружок подарила, — Маря опустила глаза, но продолжала, — наказала чтобы при себе держала. От беды убережение.

— Врёт. Зазнобы твоей поделка, — горячо, шепотно выдохнул Сивый, заглянув Варде через плечо. — Мало ей кровушки.

— На добро лажено, — ответствовал Варда тихо, — так чую.

Вернул куколку.

— Береги её. Один раз спасла, так и в другой выручит.

***

Сивый нагнал друга, зашагал в ногу.

— Искать будешь ли?

Кнут отмолчался, но в молчании том больше слов было.

Сивый ощерился, нос наморщил, заговорил часто:

— Ишь ты подишь ты! Едва не сгубила тебя девица твоя носатая, а сызнова в пасть лезешь?! Кукол подкинула, на корм людву поставила, каково?! Что тебе в ней, медом намазано?

Варда остановился, развернулся к другу.

— Не поймешь, — отмолвил спокойно. — Хоть птичьим, хоть зверьим языком толкуй — не поймешь, пока сам не узнаешь, по себе не примеришь. Но как брат тебе желаю того никогда не изведать.

Сказал так и дальше пошел.

Сивый фыркнул, догнал в два прыжка. Хлопнул по спине, примиряясь с другом. Не искал ссоры, хоть и сердит был.

— Все же, как думаешь, что за свистелки-дуделки, для чего понатыканы?

— Полагаю, ловушка сие изначально, — ответствовал Варда, — цвета крутятся, чаруют — ровно диск Бенхама. Ритм музыка отбивает. Возможно, некогда было тут нечто, что не желали выпускать в лунные ночи. Для того и тын возвели. Не снаружи угроза была, внутри сидела. А ты как мыслишь?

Сивый махнул руками, молвил горячо:

— А я так считаю: захотела людва себе праздничка! Вот и устроила такову забаву, чтобы и свет мелькал веселый, и плясовая играла, и все вот так-эдак мелькало! Запустят, а сами пятками стучат да радуются. Но потом разладилось что-то в механике, а умельцев починить не нашлось. Разве что Марька как подрастет, сделает.

Варда улыбнулся, глянув на друга ласково. Кивнул медленно.

— Может, и так. Сам что делать собираешься?

— А мне вот интересно, где Зимница в этот черед встанет. Давно я не тешился. Не все ж тебе одному гоголем похаживать...