Волынский со своими помощниками пересчитал и привел в порядок кремлевские орудия. Оказались налицо: три медных и десять чугунных пушек, кроме того шестьдесят пищалей. При них было артиллерийских служителей, унтер-офицеров и рядовых шесть человек. На это Волынский, покачав головой, обратил особое свое внимание. Приказал сыскать еще пушкарей к кремлевским пушкам, пока не поздно. Царь узнает - не похвалит.

По совету Питирима, вице-губернатор проверил также списки всех служилых людей в приказах. А приказов в Нижнем было восемь: губернская канцелярия, а в ней секретарь губернатора, четыре канцеляриста, восемь копиистов и три сторожа; камерирская контора для сбора доходов: ею управлял камерир, при котором находились писарь и четыре копииста; надворный суд - для суда и расправы. Президентом в нем был Волынский же, а вице-президентом - князь Василий Гагарин, при них - два асессора, два секретаря, четыре канцеляриста, восемь копиистов. Дальше шла крепостная контора для писания "крепостей" на крестьян и сбору с них пошлин; здесь был надсмотрщик и пять писцов, которых Волынский и оштрафовал за запущенность делопроизводства. "Царь за это на дыбу вздернет!" - погрозил он надсмотрщику. В магистрате - два бургомистра: Пушников и Олисов и три ратмана (члены ратуши или магистрата). Здесь дела были как нельзя лучше. Все в порядке. Купцы "не подгадили". Дальше Волынский осмотрел таможню, кабацкую контору и конскую избу. Здесь также орудовали купцы-бургомистры, а в помощь им для сбора налогов существовали целовальники*. Дело шло превосходно.

_______________

* Цаеалаоавааалаьанаиакаи - выборные должностные люди. Слово это

произошло от "целования креста" в том, что служба будет выполняться

честно. Они делились на "таможенных", "земских", "кабацких" и т. п.

Волынский, по совету Питирима, велел выгнать со службы двадцать человек рассыльщиков. На Нижний по всем учреждениям их было сто, - епископ нашел, что это слишком много. Государь, просматривая списки, за "такое многолюдие" не похвалит.

На углах и на церквах Волынский вывесил объявление, извещавшее о скором приезде царя, и выписку из закона, где между прочим говорилось:

"Чтобы никакого чина люди о делах, принадлежащих до расправы на то учрежденного правительства, отнюдь самому его величеству прошения своего не подавали, а кто свыше указу дерзнет неосмотрительно учинить, то за объявленным сим указом имеют наказаны быть: из знатных людей лишением чина или имения, а другие из нижнего чина и подлые наказанием жестоким".

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нижний готовился встречать царя.

На посаде народ притих. Кабаки стали пустовать, а кто заходил в них, был задумчив и немногословен. В церквах многолюдство, усердие и смирение богомольцев возбуждало попов, и они со слезою умиления оглушительно выкрикивали молитву за царя. Весь храм разом грохался на колени и замирал в одном долгом беззвучном земном поклоне. Даже дети становились безгласными, когда старшие, дергая их, шептали в ухо слово "царь".

Питирим целиком погрузился в школьное дело.

В его эллино-греческой и славяно-российской школе шли весенние испытания учеников. Царское предписание, разосланное епископом по губернии, чтобы испытания были "жестокими и опасными", Питирим осуществлял со многим усердием, а теперь, зная о приезде царя, он с особою строгостию занялся этим делом. Сам лично проверял знания учеников по русской и греческой грамматике, по "цыфири", по письму скорописному и уставному, но строже всего он "пытал" учеников по церковной и гражданской "политике". Царь мог проверить знания учеников по этому разделу, ибо в последнее время не раз обращал внимание духовных властей на предмет "политики".

Дела школы теперь вообще поправились: больше стало учеников, меньше беглецов. В половине марта 1721 года в архиерейский дом удалось "завезти" из разных поповских семей до 200 детей. Однако, когда "разобрали" их, оказались годными в эллино-греческую школу всего лишь 20 человек, а в школу славяно-российскую - 31 человек. В первую набирались мальчики, "хотя и при малом возрасте" (ниже двенадцати лет), но умевшие хорошо читать и обладавшие острой памятью. Во вторую - не особенно хорошо читавшие и не обладавшие хорошею памятью, но в возрасте старше двенадцати лет. 140 мальчиков, "отобранных у отцов", были совсем неграмотными. Для них Питирим по своему усмотрению открыл школу "букварную", где школьники "под строгим наблюдением" зубрили по букварю Феофана Прокоповича буквы и слоги, "заповеди блаженства" - по руководству новгородского иподиакона Федора Максимовича, а греческий язык - по руководству знаменитых братьев Лихудов.

"Ради наивящей твердости обучения", за обыкновенную школьную шалость впервые делался словесный выговор, вторично - производилась порка шелепами в присутствии товарищей, затем драли "с усилием" плетьми и сажали в карцер. Беглецов после поимки ковали в кандалы и доставляли в Духовную консисторию. В помощь учителям из среды школьников назначались десятники, пятидесятники и сотники и надо всеми - староста. Они должны были следить за товарищами и обо всем замеченном и слышанном докладывать епископу непосредственно.

Теперь, в канун царского приезда в Нижний, Питирим открыл занятия в трех вновь выстроенных в кремле каменных школьных домах. Небольшие, но уютные, сверкавшие на солнце белизною своих стен домики выросли на пустыре вдоль простенка между Дмитровскими и Георгиевскими воротами. Раньше здесь бродили бездомные собаки и спали нищие, а теперь были чистота и порядок.

Ученики делали в науках большие успехи. Довольный этим епископ распорядился:

"...дабы не было роптания от родителей учеников за великий оных кошт на учителя и на покупание книг, тако ж и на пропитание сынов своих, далече от дому своего учащихся, ученики должны быть и кормлены и учены туне и на готовых книгах епископских. А монастыри знатнейшие должны отчислять на оное 20-ую, а церкви, наделенные землею, 30-ую часть приплодного хлеба..."

II

– Ой, болезные! Ой, миляги несчастные! Ох, сердешные, богом обиженные!
– глотая обильные слезы, шамкала старуха-нищая на окской набережной, поглядывая на гвардейцев, расположившихся бивуаком вдоль берега в ожидании царя.

– Ты чего тут хрюкаешь, убогая?
– подошел к ней унтер.

– Да как же, батюшка! Солдатушек жалко!

– Ружье да ранец, бабушка, не тяга, а крылья.

– Крылья-то у ангелов у однех остались ноне. У человеков крылья срезаны. Человек днем скоком скачет, а ночью плачет... Вот что, батюшка, а теперича и завовсе...