– Клада?

– Да.

Степанида насторожилась.

– Мы кладов никаких в землю не зарываем.

– Куда же вы деваете отбираемое добро?

– Деньги проживаем. Одежду и скарб или продаем, или сами носим, или раздаем на подкупы, на подарки... Без этого нельзя. Все уходит, без остатка.

Лицо Степаниды выражало разочарование. Так кончился у них разговор. Того ли ждала она услышать от Софрона?! Софрон стал темнее тучи и долго один бродил вдоль берега.

Степанида заботливо сварила на всю ватагу уху. Рыбы ей натаскали целую корзину. Хлеба и грибов у ватаги было вдосталь. Обедали весело, шутили, смеялись без передышки. Ночевала Степанида у Софрона. Наговорившись с ним за ночь, она решила, что нет никакого расчета оставаться ей в ватаге. И думала о том, что ватажники - самые несчастные люди, они бездомные и гонимые, и жалко их очень. "Плохо быть колодником, но не легко быть и разбойником, а лучше всего быть денежным посадским обывателем".

Днем Софрон рассказал ей о том, какие блага они обещают по деревням крестьянам. В первую очередь - разгромить помещиков и освободить дворы от барщины. Затем поделить землю по справедливости, чтобы не было бобылей и беглых бездомников. Всех наградить. Но все это казалось Степаниде неправдоподобным - без богатства, без клада разбойники никого и никогда не победят. Нужны деньги. И выходит: зря она приехала сюда. А может, и не зря? Она теперь знает правду о ватаге и расскажет ее Фильке, и сама будет знать. Это тоже хорошо.

А на крестьян, и подавно, не надежа.

Степаниде мать рассказывала про мурашкинское и лыковское крестьянское бедствие. Поднялись и тогда против бояр, помещиков и попов люди. А что получилось? Почти половину жителей воеводы перебили и взяли в плен. Было это давно, а и сейчас народ забыть не может. В Мурашкине воеводы казнили и убили около трехсот человек да сожгли полтораста дворов у бедных тяглецов, угнали сотни две голов скота, разорили мужиков до последнего. И лавки и амбары были сожжены "без остатку", почти что вместо Мурашкина-то и не осталось ничего.

"Вот как идти против бояр-то и царей!"

Лежит и тоскует Степанида, и голова ее ломится от забот: "Лукавый дернул меня залезть в разбойничье логово. Да и Софрон какой-то неинтересный, да и нет никого тут, чтобы можно было полюбить... А главное - никаких кладов у них в земле нет и нечем от них поживиться. Чего можно ждать от голи перекатной, от рвани бездомовной... Придет время - они и Софрона-то самого убьют, и пожалуй, съедят... От них можно всего ждать". Обманывает она самое себя. И не попади она сюда, - может быть, и хуже было бы: на пустоту надеючись, погибла бы и она. Эх, эх, хороши разбойники - ни одного клада нигде не зарыли!.. Перебьют их всех, и найти после нечего. Видно, без Фильки-то и не обойтись ей, Степаниде. Надеяться на разбойников - все одно, что журавля ловить в небе.

Перед Степанидой стал со всей упрямостью вопрос: за кого держаться за Софрона с его ватагой или за Фильку? От кого ждать большей пользы? У кого дело вернее?

И с великой печалью в душе она пришла к заключению, что Филькина сторона надежнее.

Перед вечером подали челн, в который Степанида с радостью и села. На берег высыпала вся ватага: пестрая, шумная. Цыган Сыч делал с берега какие-то знаки Степаниде, скалил зубы, мотал головой... Она отвернулась: какое ей дело до него? Взмахнула веслами и поплыла вверх по реке, без оглядки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Разбойничья ватага между тем была в посаде у всех на языке. Легко ли сказать - тридцати гвардейцев как не бывало! А после этих тридцати ограбление цейхгауза под носом у власти. Питирим разгневался на Ржевского и Волынского не на шутку:

– Что же это у вас за солдаты, когда их воры на дно пускают и на карауле убивают?
– пытал епископ обоих своими черными, горящими гневом, глазами.
– А что будет, коли узнает император?

Ржевский ссылался почему-то на свою болезнь - Питирим слушал его недоверчиво. Волынский много говорил о речных туманах. И его речь тоже была туманна. Это не укрылось от епископа. Он строго сказал:

– Пьешь много, зело много пьешь! Гляди, как бы тебе худа не приключилось.

Оба начальника губернии и войска нижегородского много позора пережили от побития гвардейского отряда ватагой и от ограбления цейхгауза, а имя Ивана Воина стало приобретать громкую славу на посаде и уважение.

Пошли тревожные слухи, что Иван Воин скоро нападет и на самый Нижний и осадит кремль его со множеством беглого и крепостного люда: богатых будут убивать, а бедных делать богатыми. Последнее больше всего взволновало посад.

Дошли эти слухи о бедных и богатых и до Фильки. Задумался вдруг и он над вопросом: куда его-то сопричислят - к богатым или к бедным? И втайне со страхом решил, что "к богатым".

Затрепетал весь.

"Что Софрон! Он не один набежит на посад, а с ним разная голытьба, люди беззаконные и голодные, а они захотят ли пощадить его, Фильку?"