Но Фёдор никого не замечал, кроме Катерины, следил лишь за ней. Вот она на бегу взяла свою одежду и побежала прямо на него. Фёдор воспринял это чудо с затаённым дыханием, боясь нечаянным движением испугать Катю. Но вот она рядом, и Фёдор встал навстречу. И она с лёту попала к нему в объятия, будто влилась в него, прошептала:

— Я ждала тебя, боярин, ведала, что приедешь!

— Лебёдушка, как ты меня утешила. — Фёдор взял Катерину на руки, стал неистово целовать её.

— Я твоя, неси куда хочешь.

И Фёдор побежал с Катериной на руках. Бежал легко, неведомо куда, роща расступилась перед ним, ничто не мешало бегу. Да и Катерина была невесомой. Он выбежал на просторную лесную поляну, посреди которой стоял могучий, развесистый дуб.

Под ним Фёдор и Катерина и нашли своё пристанище. Фёдор поставил её на ноги и с минуту любовался ею. А потом и он сбросил одежду, и они уплыли в Перуновы времена. Их окружил мир многовековой давности, волшебный и таинственный, принёсший им блаженство. И Фёдор на взлёте, на вершине этого блаженства готов был умереть, потому что позже ничего подобного может не быть! А тогда стоит ли беречь живота?

Но постепенно волшебство забвения улетучилось, Фёдор пришёл в себя и услышал шёпот Катерины:

— Как хорошо, что ты нашёл меня, любый-красный. Я ведь ждала тебя. И ты, поди, знал это.

— Знал, люба!

— И ещё десять лет мы будем вместе, повенчанные Перуновой ночью.

— Зачем десять? На всю жизнь!..

— И помни, я всегда буду там, куда ты придёшь за мной, любый. А Ксению свою береги. Не делай ей лукавое-злое.

— Ты знаешь мою Ксению?!

— Я всё ведаю про тебя. И наперёд знаю: будет у тебя сын Михаил. Да ты береги его.

— Что Михаил! Если ты видишь мою судьбу, скажи о ней.

— Не пытай. Ты узнаешь о ней через десять лет.

— Почему так долго ждать?

— Не спрашивай. — Катерина прижалась к Фёдору. «Там кончится моя власть над тобой, любый», — мелькнуло у неё.

Они полежали притихшие. А потом Фёдор спросил о том, что давно беспокоило:

— Любушка, а Сильвестр кто тебе?

— Да кто и ты, любый, Перунов суженый.

— Он лишит тебя живота, как узнает...

— Перуновы суженые — вольные птицы. И пока ты мой, он мне — за брата.

— Ишь, как просто! — И снова Фёдор потянулся к Катерине, снова ласкал её белое тело.

— Чем тебя одарить, люба?

— Мне наградой твоя любовь.

— Но я одарю тебя, свет мой. Ты откроешь лавку на Ордынке. Я так хочу, чтобы у тебя была лавка узорочья и паволок.

— Будь по-твоему, мой князь.

И снова они ушли в забвение.

Но время близилось к рассвету. Катерина знала, что Фёдора будут нонче искать в Москве. Вернулся из Углича Шуйский и будет держать перед Думой ответ. Она сказала:

— Тебе пора, любый.

Но у Фёдора не было сил расстаться с Катериной. Его жажда не утолилась.

— Ещё, ещё побудем!

— Прощай, любый, и мне пора. — Катерина встала, надела на себя белую рубаху.

Фёдор понял, что Катерины ему не удержать, стал торопливо облачаться, а в голове билась коварная мысль. Он понял, что теперь имеет право спросить Катерину о том, что волнует его многие лета. Он положил свои сильные руки Катерине на плечи и тихо сказал:

— Одарила ты меня, люба, всем, да одного желания не исполнила: скажи про Бориса-правителя. Что ждёт его в...

Катерина закрыла Фёдору рот своей ладонью.

— Не пытай, любый. — И строго заключила: — Нельзя тебе этого знать! Живота лишишься, коль узнаешь!

— Да полно, люба! Да я!..

— Оглянись, боярин! Не тебя ли ищет Дионисий, — пошутила Катерина.

Фёдор обернулся, глазами вправо зыркнул — поляна в белёсом тумане, и ничего не видно. И шагов не слышно. Повернулся к Катерине, а её и след простыл. Побежал в рощу, думал, что держит путь к кострищу, ан нет, лесу краю не видно. Заплутал, кругами стал бегать, словно заяц, взмок, умаялся, а остановиться не может. Молить стал, да не Бога, а Катерину, чтобы простила лукавое желание. Она и простила. Остановила его. Отдышался он, огляделся и видит, что рядом с возком стоит. Подошёл к нему, облокотился, решил Дионисия ждать. Да услышал богатырский храп, от которого и сам возок колыхался. Заглянул в возок: борода Дионисия торчит вверх. Не стал его будить Фёдор, опустился на землю близ возка и задумался о своей судьбе. Ещё о судьбе правителя. Понял, что Борису грядёт боголепие. Да подсказало ему сие то, что Катерина испугалась, когда он спросил про Годунова. «Может, и впрямь не испытывать судьбу, — решил боярин, — ждать, пока время выявит суть».

И, привалившись головой к берёзе, Фёдор задремал.

Патриарх Иов вернулся в Москву на день раньше Василия Шуйского. Всё, что нужно было узнать патриарху, он узнал. И вся суть событий была ему ведома до последней извилины. Теперь имел он право судить именитый и простой преступный люд по всей справедливости суда Божьего.

В день возвращения он не показывался никому из царских сановников. И даже царю Фёдору и Борису Годунову. Не хотел.