Давая наказ духовенству, Иов всё ждал, когда появится в алтаре собора митрополит Гермоген. Патриарха волновало то, что Гермоген уходил от его влияния и власти. За кем он пойдёт? За Бельским, за Романовым, за Шуйским? Да не с ним ли и Дионисий?

В этот час не один патриарх чувствовал холодное дыхание февральской метели, ощущал таящуюся в ней опасность. Многие священнослужители испытывали беспокойство: избрали царя, а весть об его избрании не донесли ни ему, ни народу. А если по злодейскому умыслу случится с ним ужасное, кто защитит государя? И на чью душу падёт грех?

«Государя стерегут плохо, — мелькнуло у Геласия. — В монастыре Кустодиев нет. Стрелецкие дружины малые. Всё вокруг монастыря нужно ратью заполонить. Татей выловить и наказать! И что же это владыка святейший утешает нас молением? Молиться будем опосля!» — бушевал в душе Геласий.

И когда патриарх сказал, что иерархи церкви могут идти отдыхать, Геласий воскликнул:

— Владыко святейший, дозволь молвить слово и не попрекни за дерзость!

— Говори, сын мой, — ответил Иов.

— Не время нам, владыко, идти на покой! А самый час встать против ночных татей, кои рыщут по первопрестольной. Сон государя нужно оберегать! — воскликнул Геласий и перешёл на торопливый говор, обращаясь ко всем иерархам: — Вы слышали угрозу Бельского? Не мудрено, что сей час он собирает свою челядь и поведёт её на монастырь не тем числом, каким ходил в прошлую ночь. А где Дионисий? В глазах лукавство, под сердцем — змея. А где архимандрит Иоаким? Да прилип Иоаким к Дионисию, а там вместях поведут за собой печерских монахов, смутив их доверчивые души рассказом о царевиче Дмитрии!

Геласий заразил своим страстным призывом священнослужителей.

— Владыко, — воскликнул архимандрит Нижегородский Аввакум.

— Мы уже слышали озлобления, клеветы, укоризны, рыдания и слёзы. Ты знаешь, поди, что в Москву везут на царствование Касимовского царя Симеона Бекбулатовича! Не о покое нам думать, а грудью встать на защиту государя-батюшки, коему присягнули!

И началось бдение. Иов послал соборных дьячков разыскать дядю Бориса Годунова, Семёна Никитовича. Он, оказывается, был ещё в Кремле да в сенях Грановитой палаты с воеводами беседовал, назначенными на смену воевод Пскова и Смоленска. Он возник перед Иовом неожиданно. Лицо у боярина было усталое, взгляд мрачный, настороженный.

— Благослови, владыко святейший. Раб божий Семён слушает тебя.

— Сын мой, всё ли спокойно близ Новодевичьего монастыря? Не рыскают ли вокруг тати?

— Рыскают, владыко.

— Числом?

— Кому сие ведомо? Да похоже, что мало их, а то бы...

— Несчастный, ты разве не знаешь, что малая закваска квасит всё тесто?

— Владыко, выслушай. Ни один из врагов наших не проникнет в монастырь. Нынче ночью они сие поняли.

— Нет в наших душах покоя, — подступая к боярину Семёну, протрубил Геласий. — Мы соберём сей час своё воинство и двинемся в ночь...

— Дети мои, братья, — призвал Иов, — собирайтесь в путь! Да не пощадим живота своя...

— Владыко святейший, твои воины Христовы могут защитить монастырь разве что от нечистой силы. Я скажу: пусть идут с Богом. Стрельцы с нечистой силой не сладят.

Патриарх хорошо знал боярина Семёна Годунова. Это был суровый, порою жестокий человек. Но он вершил свои охранные дела государства по Божьей, справедливости: врагов карал жестоко, заблудших — вразумлял.

— Я успокоился, сын мой, — ответил Иов. — Коль тати не пройдут, то и нечистые силы не одолеют нас.

— Сотворите молитвы, отцы церкви, и отдыхайте, — посоветовал Семён Никитович и покинул алтарь собора.

Однако об отдыхе никто не думал. Иов повёл иерархов в свои палаты на трапезу. Выйдя из собора, они окунулись в снежную, яростную круговерть, будто на землю обрушились все небесные силы. От собора до патриарших палат чуть более ста шагов, а преодолели их с трудом.

— Чем это мы прогневили Бога? — шептал Геласий, поддерживая под руку патриарха.

— Не ропщи, брат мой. И сие Божье испытание должно принять покорно.

В палатах патриарха было натоплено. Накрытые столы ждали гостей. Но ещё не скоро иерархи прикоснулись к пище. Зашёл разговор о присяге государю. Состав присяги волновал многих. Сам Иов, зная щепетильность Бориса, считал, что надо будет соблюсти не только торжественность венчания, но сделать так, чтобы каждое слово избирательной грамоты отвечало духу времени.

В этом Иов видел укрепление положения Годунова на царском троне. Да чтобы усилить авторитет выборного царя, Иов решил просить покровительства святых, чтобы присягу новому царю принимали в церквах, у мощей и чудотворных икон. И стояло бы на амвонах церквей всё высшее духовенство.

По этой причине Иов распорядился спрятать избирательную грамоту в раку мощей святителя Петра. После чего и была составлена присяга — особое соборное определение. Она грозила проклятием всякому, кто решился бы не признать нового государя и отлучиться от него.

По настоянию митрополитов в текст избирательной грамоты было сделано прибавление: «Всем ослушникам Царской воли не благословение и клятва от Церкви, месть и казнь от Синклита и Государства». Всем, кто преступил бы верность царю Борису.