— Отче владыко святейший, готовь боголюбцу Иову торжественное почтение, — с порога заявил Сильвестр. — На Трифона прибудет в первопрестольную.

— Что так замешкался наш отец? — спросил Гермоген.

— О святейший, враз и не перескажешь, — ответил ведун. — Да главная беда — немощен наш первосвятитель. Ещё дорога опасицу таила, пока тверичи до Стариц от татей не очистили.

— В каких местах ноне боголюбец?

— В Твери пребывал. Да теперь на Клин идёт.

В тот же день из Патриаршего приказа ушло повеление Гермогена, дабы встречали Иова по всем городам и весям до Москвы с колокольным звоном, с крестными ходами, чтобы выносили святые иконы достойных имён и подвигов.

Весть о возвращении патриарха Иова в Москву облетела столицу в одночасье. С утра 14 февраля тысячи москвитян высыпали из домов на Тверскую улицу до ямских слобод и за них многие ушли на тракт. Над церквами и соборами, над монастырями звоны колокольные гуляли безумолчно. В храмах утром литургии прошли, а к полудню клирики устроили крестный ход на Тверской. Шли с хоругвями и знамёнами, с чудотворными иконами и боголепным пением.

Была небольшая оттепель. И потому народ себя чувствовал вольно, гуливо. Знали москвитяне, зачем везли в Москву из Стариц первосвятителя Иова. И встречали его с душевным трепетом.

На улицах Москвы царская каптана появилась в полдень. Её сопровождали две кареты, много тапканов с духовенством и конные стрельцы. Патриарх Иов не показывался горожанам. Они понимали причину сего, не сетовали. И несмотря на это, на всём пути следования до Кремля не прекращался тысячеголосый гул восторга. Православные москвитяне ждали от патриарха милости.

Остановился Иов на Троицком подворье в Кремле. Гермоген навестил его лишь на другой день. Гермоген выглядел ещё богатырём по сравнению с Иовом. В свои семьдесят семь лет был прям и крепок в ногах. А первосвятитель совсем уже сдал — годы давали своё знать, шёл ему восемьдесят девятый год. И раньше-то имел он малый рост, теперь же вовсе походил на подростка. Лицо его утонуло в белокипенной бороде, почти ослепшие глаза скрывали густые и белые нависшие брови. И только голос у Иова не изменился, всё так же был ясен и чист. И память сохранилась отменно.

— Брат мой, Гермоген, я счастлив, что моя молитва дошла до Всевышнего Отца нашего. У русской православной церкви достойный пастырь. Долгие тебе лета, крепкий стоятель за веру.

— Благодарю, святейший владыко. Твоя молитва была искренней и усердной. Но знаешь ли ты, боголюбец, что мы страдаем без твоей милости?

— Ведаю о том. Покаяние у верующих вызрело...

Патриархи сидели напротив друг друга у стола. Иов положил свои руки на столешницу. Они были пергаментной прозрачности. Гермоген потянулся к ним, накрыл их своей ещё крепкой и жилистой рукой. Он почувствовал, что в руках Иова жизнь бьётся так тихо и устало, что, кажется, вот-вот и вовсе покинет их. Гермогену стало тоскливо от предчувствия, он сжал руки Иова, словно пытался удержать их близ себя. И скорбно пожаловался:

— Вельми худо у нас в державе, святейший. Гнев Господен над нами. Да худо будет вовсе, когда ляхи и литовцы вновь нахлынут. — И Гермоген стал молиться, а Иов поддержал его.

— Господи, восстанови нас, — голос в голос начали они. — Просим, Боже, спасения нашего и прекрати негодование Твоё на нас...

...Яви нам, Господи, милость Твою и спасение Твоё даруй нам, — заключили они дружно. И помолчали. Потом заговорил Иов:

— Слышал, что недруги нашей веры не угомонились, ищут нового самозванца.

— Нашли уже. Донесли мне, что в Литве отловили какого-то бродягу. По одним словам, поповского сына из Северской земли, по другим — иудея, который выдал себя за царевича Дмитрия, спасшегося от смерти в Москве. Да будто он уже сидит в Стародубе. И потому, отче святейший, Всевышний снова повелевает нам постоять за Русь.

— Немощь одолела, брат мой. Совсем износился. Разумом зрю движение в себе, а тела не чувствую... Мощи токмо...

— Всё в руце Спасителя нашего, — согласился Гермоген.

И оба снова замолчали. Думал ли о чём Иов, трудно было понять. Лицо стало отрешённым, глаза прикрыты.

Гермоген думал. Он счёл, что нужно поторопить первосвятителя выйти в соборы, принимать грешников с покаянием, отпускать им грехи. Ещё подумал, что первый патриарх всея Руси должен стать знаменем в борьбе с новым Лжедмитрием, знаменем умирения гражданской войны и противоборства иноземцам. Его именем нужно призвать народ к общему покаянию и очищению от скверны раздоров и междоусобий — всё для торжества православной христианской веры, во имя единой России. А чтобы сие получило движение, он, Гермоген, сегодня же разошлёт грамоты во все города, охваченные смутой, призовёт россиян единым духом покаяться в грехах, содеянных против Руси и черномыслии противу законных государей.