Шрифт:
— Отче владыко святейший, прости, что нарушили твоё моление, — сказала Катерина.
— Что привело вас в столь ранний час? — спросил Гермоген.
— Моя вина в том, святейший. Ночью ходила к иордани на Москву-реку и увидела океан людского горя.
— Ведомо и мне сие, ясновидица. Смута нарушила жизнь, вот и маются...
— Прости, святейший, что дорогу перебегу. Не в том беда, — возразила Катерина. — Оно так, лихо принесла свара, но...
Гермоген смотрел на Катерину — лицо её горело вдохновением.
— Что же хотят россияне? Что ты увидела за дымкой?
— Православные християне жаждут отпущения грехов. Да слышала я в их стенаниях имя боголюбца Иова. Ему готовы каяться россияне. И смятение их так велико, что руки накладывают на себя.
Катерина озадачила Гермогена, он бороду теребил, ища вразумительный ответ — и не находил. Да Катерина сама подсказала:
— Ты, отче владыко, возьми повеление царя привезти боголюбца в Москву, а там увидишь, как судьба благостно повернётся.
— Разумна речь твоя. Да пожелает ли царь зреть Иова? Летось святой отец отказал ему. Ан добьюсь своего, дабы государь гордыню смирил. Иов тогда не мог видеть царя.
— И не сомневайся, святейший, в силе своего движения. Ноне государь первым вымолвит державное слово о правдолюбце.
Гермоген не усомнился в словах ясновидицы. Он только попросил позвать митрополита Пафнутия, дабы идти к царю с сотоварищем.
Царь Василий проснулся Богоявленским утром в большом беспокойстве и сразу же спросил постельничего, нет ли ему важных вестей. А они уже были. Лазутчики, которых у царя Василия было много, приносили вести во дворец ежедневно. Ноне один из них ждал царя в приёмном покое с плохими вестями. Иван Болотников, бежавший из-под Москвы после разгрома близ села Коломенского, снова собрал войско более десяти тысяч с огненным боем. И скопом засел в Туле.
Но это была лишь малая часть неприятных вестей. Из Путивля двигался к Туле, а там и к Москве намеревался шагнуть, объединившись с войском Болотникова, донской казак Илейка Коровин. Он принял на себя титул царевича Петра, «законного сына царя Фёдора Иоанновича».
— Да ещё мы перехватили, царь-батюшка, сеунча от рязанских бояр, который мчал в Сандомир, дабы упросить поляков послать на Русь нового царевича Дмитрия, — докладывал лазутчик, — потому как Мишка Молчанов, сказывают, отказался быть самозванцем.
Победовал царь, пережёвывая скорбные вести, и встретил ранних гостей в растерянности. А разговор начал неожиданно с того, что сделало бы, по его мнению, прибавку уважения москвитян к его персоне.
— Надумал я, владыко святейший, почтить достойно память Годуновых...
— С чего это? Сия забота не ко времени, — возразил Гермоген.
— Да како же можно лежать праху государя и царицы с чадом-государем в жалком Варсонофьевском монастыре! Потому хочу от тебя услышать, святейший, что ты скажешь, ежели я повелю перенести их прах к Троице?
— То, что угодно Всевышнему, твори не сумняшеся, — ответил Гермоген. И с горечью подумал: «Не быть тебе истинным государем, не тем озабочен. Державу нужно сплачивать, мятежников достойно наказывать, полякам погрозить, дабы с мечом не ломились в наши пределы».
Царь Василий напомнил о себе:
— Так ты, святейший помоги Ксении Годуновой творить моей волей...
— Помогу, государь-батюшка, — покорился движению царя Гермоген, но не порадовался, потому что поступок Шуйского выдавал в нём мелкого человека. «Уж ежели ты замахнулся сотворить благость былому супротивнику, твори её по-царски, а не по-торгашески, — подумал правдолюбец. — Ишь, расщедрился: оказал почёт в церкви Животворящей Троицы, что на полях. Эка стать: из Белого города в Китай-город перенести!» И собрался упрекнуть царя, что мог бы в кремлёвский собор вернуть, в царскую усыпальницу. Но не упрекнул, потому как пришёл с заботой о живых. — Клирики всё сделают по чину и почёт Годунову окажут. Да ты, государь, не о сём пекись...
— И не токмо об этом пекусь, — перебил царь патриарха. — Ноне ночью посетило меня видение, будто беседую с боголюбцем Иовом о грешных душах. А он и говорит: «Зачем ты со мной в Старицах речь повёл? Хочу в первопрестольной тебя услышать. Вот и ясновидица Катерина тому свидетельница», — и показал Иов на твою домоправительницу. Как сие толковать?
Гермоген переглянулся с Пафнутием. Он успел рассказать митрополиту действа Катерины, и оба они выразили удивление.
— Так и толкуй, государь-батюшка. Благочестивый патриарх Иов нужен в Москве не токмо для беседы с тобой, но спасения для душ православных христиан. Народ московский покаяния жаждет, милосердия ждёт.
— Мало ему моих забот? Или ты молебны не служишь?! Пусть совесть свою умирит, очистит, — серчая, сказал царь.
— Уклоняйся от зла, государь, делай добро, ищи мира и следуй за ним. Не толкай в спину падающего, — поучал строго Гермоген.
— Владыко святейший, я устал! Туман и пелена окутали меня. Помоги же увидеть свет! — взмолился царь. — И допрежь вернём Иова. Виновны мы перед боголюбцем. Да так оно и есть, что он живёт в обиде.
Гермоген вспомнил слова Катерины о том, что царь первым заведёт речь о Иове. Но что дальше будет? И подсказал: