В приступе циничного самозабвения помощник комиссара взгромоздился на инкрустированный столик и стал так и этак поворачивать стенное зеркало, “чтобы посмотреть, что можно видеть с постели”. Но не устоял, зашатался и рухнул на пол вместе со столиком.

Вот тут-то все присутствующие и увидели бумажник швейцарца, спрятанный под столешницей инкрустированного столика.

Впрочем, невозможно было его не увидеть. Прикреплен крест-накрест двумя ленточками лейкопластыря (совсем как повязка на заклейменной щеке Бриганте) к самой середине перевернутой столешницы. Рыжей кожи, с золотыми инициалами “М.Б.”, врезанными в кожу, - словом, точь-в-точь такой, каким он был описан в ордере на обыск.

Воцарилось молчание. Только сейчас полицейские сообразили, как изощренно будет мстить им Маттео Бриганте. Карьера любого из них могла кончиться в любую минуту именно из-за того, что они совершили бестактность в отношении самого рэкетира.

Молчание прервал комиссар Аттилио.

– Что ж, взялся за гуж… - проговорил он.

Теперь, когда бумажник очутился в его руках, судья Алессандро тут же выписал ордер на арест и по телефону поставил об этом в известность полицию Фоджи, где, по всей вероятности, находился Бриганте, а также и прокуратуру Лучеры.

Маттео Бриганте с сыном позавтракали в Фодже, в отеле Сарти, за маленьким столиком в зале с кондиционированным воздухом.

Все остальные столики были заняты иностранцами - мужчины в шортах, в распахнутых на груди рубашках с короткими рукавами; большинство женщин в брючках. Франческо досадливо хмурился - уж больно у него был провинциальный вид в этой белой рубашке и в темном галстуке, да еще рядом сидит отец в наглухо застегнутом пиджаке и плотно обхватывающем шею галстуке бабочкой. Потом он подумал, что через несколько лет, если ему придет в голову фантазия посетить в качестве туриста Юг Италии, конечно вместе с Лукрецией, им тогда все будет дозволено, оба они, как настоящие жители Турина, смогут позволить себе ходить еще более расхристанными, чем все эти иностранцы.

Бриганте заказывал самые дорогие блюда и французские вина. Франческо вино вообще недолюбливал, но пил, чтобы не получилось так, будто он не благодарен отцу за его щедрость и будто он неспособен оценить всей его деликатности. Но еда не шла ему в глотку. Блаженное чувство раскованности, какое он испытывал накануне в присутствии Лукреции, бормоча какие-то несвязные, нежные слова любви, сами рвавшиеся из груди, продлилось недолго, лишь до той минуты, пока он не очутился лицом к лицу с отцом. Всю ночь преследователь из его детских кошмаров не отставал от него, двуликий, как все последние недели, он смотрел на него требовательным взглядом, наполовину отцовским, наполовину донны Лукреции. С самого утра его томил нынче тоскливый страх и никак не желал проходить.

После завтрака Бриганте усадил сына в такси.

– Куда мы едем?
– спросил Франческо, не дослышав адреса.

– Следует тебе и это тоже узнать, - ответил отец.

Франческо поднял на него свои большие глаза, в которых не отразилось ни одной мысли.

– Это не то чтобы публичный дом, - пояснил Бриганте.
– Туда первого встречного не пустят… Мадам - моя старинная приятельница.

Бриганте не спускал своих жестких маленьких глаз с больших водянистых глаз сына.

– Я знаю, у тебя денег нет, - продолжал Бриганте.
– Ничего, я тебя приглашаю. У Мадам вовсе не какой-нибудь бордель. Выберешь себе девушку, и она с тебя ничего не возьмет: захочешь - сделаешь ей подарочек, не захочешь - не надо. В домах высокого пошиба, как этот, все переговоры ведутся через Мадам, ты берешь девушку, а платишь помощнице хозяйки. Совсем так, как в отеле Сарти; ты, верно, заметил, что я оплатил счет не официанту, который нас обслуживал, а самому метрдотелю; прежде чем мы сели завтракать, я обсудил меню с хозяином, а уходя, оставил на чай официанту. Вот и там то же самое…

И добавил:

– Так что не беспокойся. Я все улажу с помощницей, синьориной Чинтией, заплачу за время, которое ты проведешь с девушкой, а девушку сам себе выберешь.

– Спасибо, отец, - поблагодарил Франческо.

Из такси они вышли в пригороде Фоджи, у виллы, стоявшей на отшибе. Мадам приняла их в маленькой гостиной, где вокруг столика лимонного дерева стояли кружком кресла, обитые светлой кожей.

– Разреши представить тебе моего сына, - начал Бриганте.

Мадам окинула Франческо беглым взглядом, потом повернулась к отцу и с полуулыбкой спросила:

– Как это ты ухитрился сделать такого красавца?

Произнесла небрежно, как само собой разумеющуюся любезность. Лет сорока, высокая, стройная, в скромном шерстяном платье джерси. Франческо нашел, что она примерно такого же “тона”, как старшая сестра в шикарной неаполитанской клинике, куда он ходил навещать больного приятеля.

– Я думаю, лучше всего ему бы Фульвию, - сказал Бриганте.

– Что ж, Фульвия свободна.

– Но, может, он какую-нибудь другую предпочтет, - добавил Бриганте.

– Сейчас в большой гостиной их у меня шесть или семь, - заметила Мадам.

И повернулась к Франческо:

– Но вы, очевидно, предпочитаете, чтобы я показала вам их всех по очереди. И скажете мне, какая пришлась вам по вкусу.

– Видишь, что значит стиль заведения, - обратился Бриганте к сыну.
– Нам бы надо с тобой поговорить, - добавил он, обращаясь к Мадам.

– Что ж, пойдем ко мне в кабинет, - согласилась она. И направилась к двери, за ней - Бриганте.

– Подожди нас, - бросил он сыну.