— Как ты смеешь?! — заорал василевс. — Пакостный скопец?! Издеваешься надо мной?!

— Ваше величество, разве б я посмел?.. Не хотите Цимисхия — ради Бога, можно любого взять.

— Пусть в Болгарию отправляется Варда Склер.

— Он обидится, я боюсь. Что такое Болгария для магистра и стратилата? Пятнышко на карте. Он привык мерить континентами!

— Вздор. Ублюдок. Впрочем, я согласен. Варду трогать нечего. Я пошлю туда евнуха Петра, моего племянника. Он там всех объегорит. Почему вы, евнухи, такие коварные?

— Нет моментов — тех, которые отвлекают нас от дела, — гаденько расплылся первый министр.

— Жалко вас, однако, — и правитель налил себе из кувшинчика вина. — Но, с другой стороны, быть всё время зависимым от женских капризов... Ах, Василий, Василий! Ревность меня сжигает... Я схожу с ума! — и Никифор выпил. — Я люблю её. Я её ненавижу!

— Есть одно только средство, ваше величество.

— Да? Какое же?

— Убедиться наверняка: изменяет вам Феофано или подозрения вашего величества совершенно беспочвенны. Если изменяет — сослать. Если нет — попросить прощения.

Василевс надулся, соображая. А потом сказал — тупо и наивно, как дурачок:

— Но ведь я отправил Цимисхия жить в его имение. И устроить проверку просто нет возможности!

— Так верните его обратно, ваше величество. Не в Константинополь, конечно, а куда-нибудь в Халкидон. И поставьте дозорных: пусть они шпионят. Это я беру на себя. Засекут измену — сразу доложу вашему величеству.

Пьяное лицо правителя Византии просветлело от восхищения:

— Гениально, Василий! Распорядись немедленно. Мышеловка захлопнется, уличив Феофано. И тогда я смогу насладиться её позором!

Евнух уважительно поклонился.

Олаф Трюгвассон, младший сын правителя Норвегии — конунга Харальда Харфагра, по прозвищу Прекрасноволосый из династии Инглингов, — был произведён на свет в 932 году. Все младенческие годы он прожил в замке матери — юной благородной Рихильды. Харальд наезжал временами. Он любил Рихильду, но дела государства ставил выше своей любви: целью его жизни было объединение всей Норвегии в мощное государство. Конунг выполнил задуманное на три четверти: под его начало собралось большинство земель, но мятежный Тронхейм на юго-востоке покоряться не стал, жил самостоятельно. С тем Прекрасноволосый и умер. Олафу тогда было восемь лет.

На престол претендовал Эйрик Кровавая Секира, отличавшийся самодурством и злобой. Но благоразумные бонды (бояре) не признали в нём нового верховного конунга, вынудили бежать из Норвегии и провозгласили своим правителем сына Прекрасноволосого — Хокона Доброго. Он сердечно отнёсся к младшему брату — Олафу — и отправил его учиться в Англию, при дворе короля Эгельстана, где учился сам. В Англии Трюгвассон и принял христианство.

Он вернулся в Норвегию образованным человеком. Поселился в замке матери Рихильды и женился вскоре на дочери шведского ярла — Торгерде. Та родила ему двух детей — мальчика и девочку, умерших во младенчестве.

В 960 году сын Эйрика Кровавой Секиры — Харальд Серый Плаш — при поддержке датского конунга сверг Хокона Доброго и убил его. Унаследовав нрав своего папаши, Серый Плащ вёл себя в Норвегии как завоеватель — отнимал и грабил усадьбы, взвинчивал поборы, совершенно разорил непокорную ему Бьярмию. Олаф Трюгвассон со своей Торгердой чудом ушёл от погони воинов Серого Плаща и бежал за море — в Старую Ладогу, к дальнему родственнику жены, торговавшему на Руси скандинавским оружием. Вскоре Торгерда родила третьего ребёнка — девочку, которую назвали Малфридой. Все боялись, что малютка не выживет и отправится в лучший из миров, вслед за старшими братом и сестрой. Но печальная участь миновала Малфриду — крошка подросла, превратившись в совершенного ангела: милое создание с круглым личиком, белыми кудряшками и небесного цвета удивительными глазами. Папа Олаф и мама Торгерда не могли нарадоваться, глядя на неё.

Весть о приезде в Новгород маленького князя Владимира с его дядей Добрыней мало взволновала норвежца. И хотя формально Старая Ладога подчинялась новгородскому вечу, всё сводилось к выплате приемлемой дани, установленной ещё Ольгой двадцать лет назад. С прежним посадником, Остромиром, Олаф поддерживал дружеские контакты. А Владимир считался хотя и дальним, но всё-таки родственником, и бояться его не было причин.

Но, в отличие от супруга, у Торгерды вдруг появилась идея, от которой у Трюгвассона заиграло воображение. Мать Малфриды сказала:

— Почему бы не выдать нашу девочку за Владимира Святославлевича? Обручить их, пока не вырастут, а затем обвенчать по христианскому обычаю?

— Но, насколько я знаю, все они, за исключением Ольги, язычники, — усомнился Олаф.

— Ну, сегодня — язычники, завтра — христиане. Дело же не в этом. Мы получим богатые земли и возможность влиять на политику Руси. Если не вернёмся в Норвегию, разве будет плохо? Если же вернёмся — зять на киевском престоле тоже не окажется лишним, правда?

— О, до киевского престола Владимиру далеко! — Трюгвассон рассмеялся.