— Что ж, тогда в наказание отлучаю тебя от наших занятий до конца недели, — заявил наставник. — А Владимиру предстоит разговор с Добрыней. Пусть решает дядя... Ну а ты, — обратился он к Волчьему Хвосту, — невиновен, значит?

Отпрыск Угоняя смотрел в пол, вытирая кровь, тёкшую из уха, прокушенного Божатой, шморгал носом.

— Коли невиновен, ступай. Мы тебя не держим.

Волчий Хвост подтянул порты и ушёл, не сказав даже «до свиданья». Но спустя два дня встретился Божате на улице.

— Слушай, эй, — обратился Мизяк, подходя к сыну Богомила. — Да не бойся ты! Больше бить не стану.

— Я и не боюсь.

— Ладно, ладно. Если честно, я не ожидал, что вы не выдадите меня деду. Попроси от меня прощения у Владимира.

— Вот ещё чего не хватало. Хочешь — сам проси. Приходи во дворец. Помогу пройти.

— Нет, нельзя. Вдруг отец проведает? Уши надерёт.

— Ну, тогда не знаю. Дело не моё.

— Хорошо, подумаю. Может, и зайду. Видно будет.

А в канун 8 ноября (или грудня, по-древнему), в дни богини Макоши-Берегини (в аккурат после дня рождения маленького князя), посетили Новгород именитые обитатели Старой Ладоги: Олаф Трюгвассон и его семья. Викинги приплыли на прекрасной ладье, с десятью гребцами — дюжими норвежцами, состоявшими в услужении конунга; в бархатной одежде и плащах, подбитых соболиным мехом. Девочка была в коричневой шапочке и коричневых изящных сапожках, вышитых серебряной ниткой. Но Владимиру дочка Олафа не слишком понравилась — больно уж похожа была на куклу, и в глазах — никаких эмоций. На два года моложе, маленькая Малфрида для него казалась неинтересной.

В честь гостей пировали в гриднице. Обсудили политические вопросы, в том числе — обручение детей.

— Как ты, княже? — усмехнулся Добрыня, глядя на племянника.

Тот сидел насупленный, переносица — в мелких складках.

— Что молчишь? Дашь своё согласие?

— Нет, не дам, — выдавил из себя ребёнок.

— Объясни, пожалуй.

— Не хочу — и всё! — и в его глазах промелькнула злоба.

— Это не ответ, — дядя покачал головой. — Расскажи, что тебя смущает. Может, мы поймём и тогда оценим.

Мальчик ёрзал на стуле, не решаясь произнести. Но потом сказал:

— Мне мила другая!

Все невольно заулыбались.

— И не смейте смеяться! — закричал Владимир. — Всё обговорено. Вырастем — поженимся!

Обстановку разрядила Торгерда. Говорила она по-русски лучше Олафа.

— Кто избранница твоя, юный князь? — обратилась она к парнишке. — Если не секрет?

После паузы тот ответил:

— Дочь Добрыни, Неждана, — и залился краской.

Все взглянули на воеводу. У богатыря вытянулись губы:

— Я не знал. Вот те на! — хлопнул себя по коленям Добрыня. А подумав, заметил: — Как родитель, не могу вас благословить.

— Почему? — изумился князь.

— Я бы мог сказать, как и ты сказал: «Не хочу — и всё!» Но, в отличие от тебя, я скрывать не стану: мне важнее твой союз с дочкой Трюгвассона. Это укрепит наши с тобой позиции. Или ты не хочешь стать великим князем всея Руси?

Глядя в стол, побеждённый Владимир проговорил:

— Хочу.

— А тогда обручись с Малфридой.

Слёзы потекли из глаз мальчика. Ненавидя себя, он схватил платок, вытер мокрое лицо и, по-прежнему не глядя ни на кого, всячески пытаясь подавить спазмы, шедшие из горла, от чего голос прерывался бульканьем и хрипом, сокрушённо пробормотал:

— Обручусь, изволь...

Неожиданно Малфрида произнесла:

— А реветь начнёшь — я сама за тебя не пойду, понятно?

Гости покатились со смеха. Даже юный князь криво улыбнулся сквозь слёзы.

Был составлен брачный договор: дети считались отныне женихом и невестой — с обязательством через восемь лет сделаться супругами. Копию Олаф взял себе, а вторую с гонцом отправили в Киев — утвердить и одобрить у Святослава.

Накануне отъезда норвежцев мальчик подошёл к своей наречённой и сказал, несколько стесняясь:

— Ты красивая... Может, и смогу тебя полюбить через восемь лет.

Девочка ответила:

— Ты мне тоже нравишься. Приезжай к нам в гости, если хочешь, летом. Вместе будем плавать на лодке и скакать на лошади.

— Может, и приеду. Если не задержат важные дела. — Он смотрел уже успокоенно, с некоторым вызовом.

— Буду ждать. — В голубых глазах Малфриды вспыхнуло кокетство. У Владимира застучало сердце: он почувствовал себя настоящим мужчиной.