Принадлежность большей части действующих православных храмов на оккупированных территориях Ставрополья и Терека к Патриаршей юрисдикции говорит о настроениях самих верующим, которым позволялось открывать приходы любых юрисдикций. Руководитель гитлеровской полиции безопасности в сообщении от 18 декабря 1942 г. отмечал, что обновленчество было господствующим вследствие государственной поддержки советской власти, а с уничтожением советских органов управления на оккупированных территориях, оно практически прекратило свое существование. Причем к этому стремились сами верующие [531] .

Часть храмов была номинально подчинена «карловацкой» юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) и схизматической Болгарской Православной Церкви, находящейся на тот момент в автокефалистском расколе по отношению к Константинопольскому патриархату. Осенью 1942 г. немецким командованием даже разрабатывались планы проведения в г. Ставрополе Поместного собора с избранием патриарха, на место которого выдвигался бывший обновленец митрополит Серафим (Лядэ). Тем не менее, исследователь М.В. Шкаровский документально опровергает этот факт [532] .

В октябре 1942 г. по настоянию румынских солдат немецкими властями было разрешено открыть в г. Ставрополе Андреевский собор. Для совершения в нем богослужений было привлечено обновленческое духовенство Успенского храма г. Ставрополя. Настоятелем Андреевского собора стал священник Николай Польский. Первая Литургия в храме была отслужена 1 ноября 1942 г. [533] Тогда же были открыты в Ставрополе Крестовоздвиженский и Евдокиевский храмы [534] , в которых служило каноническое духовенство.

В период немецко-фашистской оккупации проявилась конформистская линия части обновленческого духовенства, которое нередко не только скрывало свою принадлежность к обновленчеству, но и шло на прямое сотрудничество с оккупантами. Помимо религиозного обслуживания в Андреевском храме г. Ставрополя румынских военнослужащих, православное духовенство всех юрисдикций, в т. ч. и обновленческой, привлекалось к освящению мероприятий и помещений, занимаемых оккупационными властями, и к проведению молебнов о победе гитлеровской армии [535] . Это проводилось с целью достижения признания в глазах верующих, поддерживающих деятельность своих религиозных лидеров и духовенства. Священнослужители, оказывавшее фашистам сопротивление, подвергались жестоким репрессиям. В г. Пятигорске в 1942 г. был расстрелян немец по национальности протоиерей Гегель за сотрудничество с советскими партизанами [536] .

Пятигорский исследователь С.И. Линец пришел к выводу о расколе духовенства на лояльное к гитлеровскому оккупационному режиму и патриотическое в результате продуманной религиозной политики фашистского оккупационного руководства на Северном Кавказе [537] . С этим утверждением можно согласиться лишь частично, потому что не были сформированы новые юрисдикции, а также практически незамечено перемещений духовенства из одного раскола в другой. Большинство священнослужителей продолжало оставаться на прежних позициях, скрывая свою реальную религиозную принадлежность. Особенно это было характерно для обновленческого духовенства, воспринимавшегося как «большевистская церковь» и «агенты НКВД».

На оккупированном Ставрополье было открыто 127 храмов, а в Северной Осетии, оказавшей более серьезное сопротивление захватчикам, храмы не открывались [538] . В ст. Павлодольской Северо-Осетинской АССР храм функционировал до 1942 г., но был разрушен немецко-фашистскими войсками за сопротивление, организованное верующими жителями станицы при наступлении вражеских войск [539] . После этого антирелигиозного шага оккупантов, в республике до 1945 г. оставался всего один действующий храм – обновленческий Ильинский в г. Дзауджикау. Еще два обновленческих храма действовало в Моздокском районе, присоединенном к республике позднее [540] .

После изгнания немцев с Северного Кавказа в начале 1943 г., обновленческий митрополит Василий Кожин приступил к объединению приходов в единую епархию. Помимо собственно обновленческих, под его власть подпала часть храмов, во время оккупации принадлежавших «карловацкой» и «катакомбной» юрисдикциям. К концу 1943 г. из 145 православных храмов, действовавших в Ставропольском крае, 42 принадлежало обновленцам [541] . В Краснодарской обновленческой епархии, управлявшейся архиепископом Владимиром Ивановым, в это же время насчитывалось 86 приходов (всего в СССР было зарегистрировано 147 обновленческих храмов) [542] . При этом, пытаясь подчинить своей власти канонические приходы, он не добился существенных результатов. Это факт может говорить только о твердом понимании своей веры среди духовенства и наиболее активных верующих Патриаршей Церкви и сохранении лишь обрядовой стороны в раскольничьих деноминациях.

Обновленческий митрополит Ставропольский Василий Кожин в феврале 1943 г. отмечал, что «издание «Московской Патриархией» в 1942 г. книги «Правда о религии в России» и газетные сообщения о пожертвованиях тихоновских иерархов создали такое представление, как будто обновленчество сходит с исторической сцены и потому замечается определенное тяготение среди верующих и духовенства к «сергиевщине»» [543] . Учитывая это обстоятельство, нельзя не согласиться с мнением самарского исследователя В.Н. Якунина, что церковное возрождение периода Великой Отечественной войны – это именно возрождение канонической Русской Православной Церкви (Московского патриархата) [544] , а не просто религиозности православного обряда.