— Вы так думаете? — прищурился председатель.

— Конечно! Главное — любить свою работу.

— Откуда же берутся такие, как Жуков?

— Я так думаю: он сам не знает, чего хочет. Есть такие, все ищут особых условий, чтобы цацкались с ними. Свои интересы выше всего ставят…

Павел Николаевич налег грудью на край стола, разговаривал теперь с Мариной с нескрываемым интересом. Она заметила это по его оживившимся глазам. Кто-то сунулся было в кабинет, он нетерпеливо замахал рукой на вошедшего: мол, занят, не мешайте. А потом даже пересел на стул рядом с Мариной.

— А вы… Скажи, пожалуйста, ты настоящая, достойная, опереться на тебя можно? — спросил он. — Ты на Жукова не похожа? Особых условий не потребуешь? Гремякино ведь не город, даже не райцентр.

Марина с достоинством ответила, потому что в эти минуты верила в себя, в свой завтрашний день:

— Я постараюсь быть настоящим человеком.

— Молодец, девушка! — обрадовался Павел Николаевич и пожал ей руку. — Люблю чистосердечных людей. Иные из деревни в город убегают, а ты, наоборот, к нам, значит. Это я приветствую. Молодец! А кто убегает, почему? Мой Юрий не хочет после армии возвращаться в Гремякино. Уговаривал его — ни в какую! Конечно, асфальта на улицах у нас нет. И кафе с бокалами и салфетками не имеется. А эстрадного оркестра не найдешь даже в райцентре. Да что там — эстрадный! Духовой, не знаю, есть ли. Без всего этого пока обходится Гремякино. Но повывелось в деревнях и другое — керосинки, сохи, знахари. А ведь были. Я это помню по своему детству. Мой отец думал, что всю жизнь будет спать на соломе да рядном покрываться. Бывало, купит в городе стекло для лампы и дрожит над ним. Не дай бог, лопнет или отобьется кончик! Вот такие, в общем-то, дела, девушка…

Он энергично потер руки, не скрывая хорошего настроения. Марина была довольна, что сумела вызвать уважение к себе, и даже удивилась своей находчивости в разговоре.

— Тебя Мариной Сергеевной зовут? — доверительно спросил Павел Николаевич. — Думаю, мне можно тебя просто Мариной называть. По отчеству вроде несподручно.

— Конечно!

— Так вот, Марина, взгляни-ка сюда, на этот ватман. Знаешь, что это такое?

Она молча склонилась над столом. Председатель выждал немного, давая ей время поразмыслить, потом с грохотом отодвинул стул в сторонку, хлопнул ладонью по ватману:

— Да это же Гремякино будет таким! В генеральном плане застройки все предусмотрено. Вот тут — несколько двухэтажных домов, квартиры в двух уровнях, с ванной, газом, водопроводом. Располагайся, дорогой товарищ, на первом и втором этажах, живи себе на здоровье, детей расти!.. И будет у нас свой стадион, парк разобьем, а в парке новый, современный Дом культуры построим. Деньжата в колхозе завелись, животноводческие фермы построены, так что пора браться за реконструкцию деревни. Превратим Гремякино в поселок, вот тогда и заживем культурно. Ты приехала к нам в горячую пору, сама все увидишь…

Павел Николаевич принялся ходить по кабинету нетерпеливым шагом, ходил и весело посматривал на Марину, вроде бы желая убедиться, достигают ли его слова цели. С тех пор как было решено реконструировать, обновить Гремякино, ему доставляло большое удовольствие поговорить на эту тему, а сегодня, когда у него побывали товарищи из райисполкома и все было окончательно согласовано, он испытывал особый подъем духа. Марина была новым человеком в деревне, и ему хотелось, чтобы она с первых же дней прониклась важностью строительных дел в Гремякине. Прикрепив кнопками план в межоконье, Павел Николаевич полюбовался им, будто картиной выдающегося живописца. А после паузы он заговорил о том, что в обновленной деревне, в благоустроенных квартирах, в которые переселятся многие колхозники, наверняка изменятся быт, домашний уклад, семейные отношения. Люди обзаведутся хорошей мебелью, одеждой, будут соблюдать чистоту и порядок, станет меньше недовольства, ругани, ссор. Словом, не на бумаге, не в директивах, а на деле сотрутся многие различия между городом и деревней.

Пораженная услышанным, Марина вдруг притихла, изредка понимающе кивала головой: мол, верно, замечательно, Павел Николаевич. Ей сделалось даже неловко оттого, что отняла разговором у председателя столько времени. Такое затевается в Гремякине, а она со своей нехитрой затеей, маленькой заботой о новом киноэкране. Вот если бы предложить что-то значительное, от чего была бы большая польза. И тут она вспомнила о передвижном фургоне, который стоял полуразломанный возле клуба.

Между тем председатель дал понять, что им пора прощаться. Марина, однако, медлила. За дверью гудели мужские голоса, мычал где-то на улице теленок.

— Я вот что хочу предложить, — негромко сказала она. — Кинофургон отремонтировать бы… Стоит заброшенный. Мне говорили, когда-то на нем ездили. Я бы тоже смогла. Можно ведь бригады обслуживать. Движок исправный, а моториста пока не надо, обойдусь сама.

— Одобряю, — произнес председатель почему-то нетвердо.

— Тогда у меня все. В воскресенье кручу картину, приходите обязательно, Павел Николаевич…

— До воскресенья надо дожить!

— Доживем, никуда не денемся.

Марина радовалась в душе тому, что ее первая деловая встреча с председателем колхоза в общем-то удалась. Она стала прощаться, улыбка так и играла на ее губах.

«В Гремякине такие дела разворачиваются, а Жуков сматывается, чудак!» — внезапно подумалось ей.

Павел Николаевич проводил девушку до дверей. Он не скрывал своего доброго расположения к ней; ему нравились люди серьезные, думающие, некрикливые — Марина как раз и показалась ему такой, хоть и была очень молода и неопытна…

— Послушай, а не возьмешься ли ты заведовать клубом? — остановил он ее вопросом уже в дверях и весь как бы посветлел, размягчился от этой внезапной мысли, пришедшей к нему в самую последнюю минуту.