Привет, Дэвид,

Если вы сможете пройти еще несколько ультрас в период с 3 по 24 января, когда будет подана заявка, отлично. Если нет, подайте максимально возможную заявку в период с 3 по 24 января и скрестите пальцы.

Спасибо за ваш энтузиазм,

Крис

К этому моменту Крис Костман начинал нравиться мне гораздо больше, чем мои шансы попасть в Badwater. Чего я не знал, потому что он никогда об этом не говорил, так это того, что Костман был одним из пяти человек в приемной комиссии Badwater, которая рассматривает до 1000 заявок в год. Каждый судья оценивает каждое заявление, и на основании их суммарных баллов девяносто лучших претендентов попадают внутрь по заслугам. Судя по всему, мое резюме было скудным и не вошло бы в число девяноста лучших. С другой стороны, Костман держал в заднем кармане десять "диких карт". Он мог бы уже гарантировать мне место, но по какой-то причине продолжал настаивать. И снова мне пришлось бы доказывать, что я превышаю минимальный стандарт, чтобы получить справедливую долю. Чтобы стать "морским котиком", мне пришлось пройти три "адские недели", и теперь, если я действительно хотел участвовать в "Бэдуотере" и собирать деньги для нуждающихся семей, мне нужно было найти способ сделать свою заявку пуленепробиваемой.

По ссылке, которую он прислал вместе с ответом, я нашел еще одну ультрагонку, запланированную до подачи заявки на участие в Badwater. Она называлась Hurt 100, и название не обманывало. Один из самых сложных 100-мильных трейловых забегов в мире, он проходил в тропическом лесу с тройным пологом на острове Оаху. Чтобы пересечь финишную черту, мне нужно было преодолеть 24 500 вертикальных футов. Это какое-то гималайское безумие. Я уставился на профиль забега. Он состоял из резких скачков и глубоких погружений. Это было похоже на аритмичную электрокардиограмму. Я не мог участвовать в этой гонке в холодном состоянии. Я никак не мог закончить ее, не потренировавшись хотя бы немного, но к началу декабря я все еще испытывал такие муки, что подниматься по лестнице в свою квартиру было сущей пыткой.

В следующие выходные я отправился по шоссе № 15 в Лас-Вегас, чтобы принять участие в марафоне. Это не было внезапным событием. За несколько месяцев до того, как я услышал слова "Один день в Сан-Диего", Кейт, моя мама и я отметили 5 декабря в наших календарях. Это был 2005 год, первый год, когда на Стрипе стартовал Марафон Лас-Вегаса, и мы хотели принять в нем участие! Вот только я никогда не тренировалась к нему, потом случился "Один день в Сан-Диего", и к тому времени, когда мы приехали в Вегас, я уже не питала иллюзий по поводу своей физической формы. Утром перед отъездом я попытался пробежаться, но у меня все еще были стрессовые переломы стопы, медиальные сухожилия шатались, и даже при обматывании специальным бинтом, который я нашел, чтобы стабилизировать лодыжки, я не мог пройти больше четверти мили. Поэтому я не планировал бежать, когда мы подъезжали к Mandalay Bay Resort and Casino в день забега.

Это было прекрасное утро. Звучала музыка, на улицах были тысячи улыбающихся лиц, чистый воздух пустыни был прохладным, и светило солнце. Лучших условий для бега не бывает, и Кейт была готова к старту. Ее целью было преодолеть пятичасовой рубеж, и в кои-то веки я был доволен тем, что выступаю в роли болельщика. Моя мама всегда планировала идти пешком, и я решила, что буду гулять с ней столько, сколько смогу, а потом поймаю такси до финиша и буду поддерживать своих дам до ленты.

Мы втроем поравнялись с толпой, когда часы пробили 7 утра, и кто-то взял микрофон, чтобы начать официальный отсчет. "Десять... девять... восемь..." Когда он пробил единицу, прозвучал горн, и, как у собаки Павлова, внутри меня что-то щелкнуло. Я до сих пор не знаю, что это было. Возможно, я недооценил свой дух соперничества. Может быть, потому что я знал, что "морские котики" должны быть самыми суровыми воинами в мире. Мы должны были бегать на сломанных ногах и с переломами. Или так гласила легенда, на которую я давно купился. Что бы это ни было, что-то сработало, и последнее, что я помню, когда гудок эхом разнесся по улице, - это шок и неподдельное беспокойство на лицах Кейт и моей матери, когда я мчался по бульвару и скрылся из виду.

Первые четверть мили боль была сильной, но потом адреналин взял верх, и я преодолел первую милю за 7:10 и продолжал бежать, словно асфальт таял за спиной. Через десять километров после начала забега мое время составляло около сорока трех минут. Это неплохо, но я не обращал внимания на часы, потому что, учитывая то, как я чувствовал себя накануне, я все еще находился в полном неверии, что я действительно пробежал 6,2 мили! Мое тело было сломлено. Как это могло произойти? У большинства людей в моем состоянии обе ноги были бы в мягких гипсах, а я бежал марафон!

Я добрался до тринадцатой мили, половины пути, и увидел официальные часы. На них было написано: "1:35:55". Я посчитал и понял, что не могу претендовать на участие в Бостонском марафоне, но нахожусь на грани. Чтобы пройти квалификацию в своей возрастной группе, мне нужно было финишировать с результатом менее 3:10:59. Я рассмеялся в недоумении и выпил бумажный стаканчик Gatorade. Менее чем за два часа игра перевернулась, и, возможно, у меня больше никогда не будет такого шанса. К тому времени я уже видел столько смертей - в личной жизни и на поле боя, - что знал: завтрашний день не гарантирован.

Это было нелегко. Первые тринадцать миль я преодолевал на адреналиновой волне, но вторую половину дистанции я чувствовал каждый дюйм, а на восемнадцатой миле уперся в стену. Это обычная тема в марафонском беге, потому что на восемнадцатой миле уровень гликогена в организме бегуна обычно снижается, а у меня начались перебои, легкие задымились. Мои ноги чувствовали себя так, будто я бегу по глубокому сахарскому песку. Мне нужно было остановиться и передохнуть, но я отказался и через две тяжелые мили почувствовал себя отдохнувшим. На двадцать второй миле я добежал до следующей отметки. Я все еще претендовал на победу в Бостоне, хотя и отстал на тридцать секунд, и чтобы пройти квалификацию, последние четыре мили должны были стать моими лучшими.

Я глубоко зарылся в землю, высоко поднял бедра и удлинил шаг. Я был одержим, когда повернул за последний угол и устремился к финишу в Mandalay Bay. Тысячи людей собрались на тротуаре и приветствовали меня. Все это было красивым размытым пятном, когда я мчался домой.

Последние две мили я пробежал в темпе менее семи минут, закончил забег за 3:08 и отобрался в Бостон. Где-то на улицах Лас-Вегаса моя жена и мама справлялись со своими трудностями и преодолевали их, чтобы тоже финишировать, а я, сидя на траве и ожидая их, размышлял над еще одним простым вопросом, от которого никак не мог избавиться. Это был новый вопрос, и он не был основан на страхе, боли или самоограничении. Он был открытым.