Я хотел осторожно как-нибудь намекнуть, что в его состоянии за руль не то, чтобы не рекомендуется, а категорически нельзя, и уже открыл по этому поводу варежку, но тут же закрыл.

Шеф был трезв, как стёклышко. Руки его уверенно крутили штурвал, глаза смотрели пронзительно и ясно, и даже перегаром от него не пахло.

Будто пили мы с ним весь вечер не сорокоградусную, а берёзовый сок, к примеру.

— Может, позвонить отцу Прохору и узнать, как там девушка? — робко предложил я.

— Она в коме, — Алекс, навалившись на руль, вписывался в крутой поворот, и поэтому голос его звучал немного сдавленно. — И пока мы не прищучим мерзавца, из оной не выкарабкается.

Дальше мы гнали молча. Благо, что мигалки и полицейская сирена разгоняли толпу на дороге не хуже лиса, пробравшегося в сонный курятник.

На этот раз жертвой был парень. Почти мальчишка, лет шестнадцати, не больше. Лежал он на подтаявшем, чёрном от городской сажи сугробе. Он был гол, и изображал Витрувианского человека. Что характерно: так же, как и давешняя девушка, ни спиной, ни ягодицами или пятками пацан не касался земли.

Иголок не было. Зато шею его крепко перетягивал узкий чёрный шнурок. Кожа вокруг шнурка набухла и почернела, а лицо мальчишки отливало трупным синюшным колером.

На всём его теле не было ни одного волоска. Что это — природная особенность, или же алопеции поспособствовал маньяк, я не знал. Но скорее предполагал второе. Тем более, что на пальцах пацана — и на руках и на ногах — не было ногтей.

Они не были вырваны. Ни крови, ни ссадин или болячек я не заметил. Ногти словно были удалены хирургическим путём, можно сказать, ювелирно.

И еще одна деталь. Её я тоже заметил не сразу, но когда увидел, никакого логичного объяснения придумать не сумел.

Конец шнурка, которым была обмотана шея мальчишки, был туго натянут параллельно земле и уходил в никуда. Можно было представить, что он привязан к дереву, например, но мы этого дерева не видим, слепое пятно у нас на том месте, где стоит дерево.

Вот как-то так.

— Не трогай! — закричал Алекс одному из одетых в белый пластиковый костюм лаборантов — те собирали улики. Всякие там ниточки, волоски и прочую ДНК, которую преступник, по глупости, обронил рядом с местом преступления…

Лаборант как раз хотел перерезать шнурок, чтобы тело можно было увезти.

— Не трогайте ничего, — уже тише сказал шеф. — Собирайте манатки и проваливайте.

— Но Сергеич, его же надо в морг… — неуверенно возразил Котов.

Здесь, В Пушкарском саду, кроме двух машин полиции, нашего Хама и микроавтобуса, который привёз лаборантов, никого не было. Возможно, чины и впрямь уверовали в то, что тела грозят новым штаммом вируса и не хотели рисковать.

Но что гораздо ближе к истине — постарался Котов. Как я уже говорил, этот хитрый майор из убойного отдела имел совершенно мифические полномочия. Как Господь-Бог, например. Или начальник спецслужб, генерал Кулебякин.

— Сестра, может, в реанимацию? — спрашивает больной, — Шеф состроил глумливую рожу. — Нет. Врач сказал в морг, значит, в морг… Вы опять не догадались проверить пульс?

— Да какой тут пульс, Сергеич? Трупные пятна видишь?

— Это совсем не то, Яша, — начал объяснять Алекс, но тут же вызверился на лаборанта: — Не надо трогать верёвочку! Я же вам говорю… Парень жив, хотя с виду и не скажешь. А шнурок — это, можно сказать, пуповина. Если перерезать — тогда точно в морг. Кадет, набери отца Прохора, — это уже в мою сторону. — Пусть высылает бригаду.

— Доппельгангер, — сказал отец Прохор, глядя на шнурок.

На этот раз служитель церкви прибыл лично. Хилый отрок лет семнадцати — на вид. Тощей сивой бородёнкой, узким греческим носом и громадными библейскими глазами он напоминал Христа, с фресок Андрея Рублёва. Одет не в традиционную монашью рясу, а в джинсовую куртку и смешную розовую кенгурушку с капюшоном, драные джинсы и тяжелые скинхедовские ботинки. Стянутые в тощий хвостик волосы змеились по спине, поверх громадных, нарисованных на джинсе крыльев и надписи «Ангелы…» дальше было неразборчиво.

Увидев впервые, я принял его за панкующего на Невском хиппи, но узнав поближе, решил, что сей чудо-отрок не так прост, как кажется.

— Вы думаете, что на другом конце шнурка находится еще одна жертва? — перевел для непосвященных — меня и майора Котова — Алекс.

— А тут и думать нечего, — басок у святого отца был хрусткий, как утренний ледок на реке, но угадывалась в нём непреклонная неотвратимость снежной лавины. — Это близнецы. Петька и Пашка. Они у меня при церкви обретаются. Блаженненькие они. Или убогие — кому как.