Феликс снял звериную голову и тряхнул рассыпавшимися волосами.

– Мы вас давно заприметили, – сообщила Корнелия, развязывая ленты на костюме, – ещё с холма, как ехали. Не сразу поняли, да как услышали, не осталось больше сомнений. Вы чего уезжаете? Новолуние ведь завтра! Или мы неверно рассчитали, и там уже всё прошло? – она погрустнела.

Гней спрыгнул с Мяты и подал руку Фаусту. По его лицу ручьём полились слёзы. Доковыляв наконец до девушки, он упал на колени и намертво вцепился в неё объятиями.

– Как же я по тебе скучал, – шептал Фауст куда-то в растрёпанные волосы, – как же скучал… – сил в ослабевших руках почти не было, и он жадно хватался пальцами за ткань на её плечах, чтоб хоть как-то удержаться рядом.

– Эй, – возмутилась Корнелия, отодвинув его от себя, – ты чего?.. – но тут же осеклась, увидев мокрые щёки и остекленевший взгляд. Вздрогнув, она прижала его к своей груди. – Тихо, тихо… – пробормотала она, поглаживая его пальцами по мокрым, слипшимся волосам. – Всё хорошо, успокойся. Мы с тобой. Я с тобой, – она осторожно поцеловала его в лоб. – Ты хочешь домой?

Фауст кивнул, вцепившись в неё покрепче.

– Всё хорошо, – тихо повторила Корнелия, прижав его к себе. – Мы поедем домой. Ложись, – она подняла беспомощный взгляд на Гнея. – Что произошло? – прошептала она. Тот покачал головой.

Заехав в рощицу на холме, они распрягли Ромашку и отправили лошадей отдыхать. Фаусту постелили медвежью шкуру на телеге и накрыли сверху всеми покрывалами, которые нашлись. Ребята переговаривались чуть поодаль, еле слышно. Марк хотел было отдать ему какую-то ватрушку, которая оказалась у него с собой, но Гней заявил, что болезному сейчас можно только супы и чай. Он его всё же осмотрел, велел снять штаны и не лежать ногами на меху, промыл ожоги прохладной водой и отправился на холм искать травы, сбивающие жар и успокаивающие кашель. Корнелия подходила к нему несколько раз, гладила по волосам, шептала что-то и вытирала платком мокрый лоб. Как в воспоминаниях о сестрёнке… с ней рядом Фаусту становилось намного легче; один раз, держа её за руку, он даже смог наконец уснуть, а не провалиться в горячечный бред. Гней принёс какие-то листья, заварил настой и подал его больному, наказав выпить всё до последней капли. На вкус напиток был мерзким, горьковато-мятным, горло сводило судорогой, но обеспокоенный вид Корнелии, сидящей рядом, заставил его всё же проглотить лекарство.

Они поехали сразу после. На развилке возник спор, по какой дороге ехать; Фауст только махнул рукой в сторону незнакомого ему тракта. Не стоит им проезжать там же, где он успел показаться. Они останавливались ещё несколько раз, меняли лошадей, чтоб они успевали отдохнуть, а Гней продолжал на каждой остановке варить свои странные горькие чаи. Марк на одном из привалов у медленной речушки умудрился поймать карпа, которого тотчас пустили на пустую уху со щавелем. Весь суп заставили выпить Фауста, остальные мастера тоскливо жевали свои припасы. Стояли они ровно столько, сколько требовалось; как только дела завершались, они сразу ехали дальше. Фауст почти не говорил, только просил, чтоб поторапливались, насколько можно. Корнелия садилась рядом с ним, и он засыпал то на её коленях, то схватив дрожащими пальцами тонкую девичью руку. Ребята начали потихоньку общаться, однако голоса были тихими, чтоб не беспокоить больного, а темы – отвлечёнными, чтоб не скатиться в привычные ссоры. На той же речке им встретилась мельница; Марк, вздохнув, взял денег и отправился внутрь. Обратно он вышел с ощипанной куриной тушкой.

На второй день травяных горьких настоев жар наконец-то начал спадать. Ноги всё ещё горели, да и кашель не пропал никуда. Но хотя бы просто лежать было уже не так больно. В городок они заезжать не стали – объехали по краю и двинулись дальше. Марк никому не уступал место возничего, и очень нахваливал Мяту, её покорность и знание команд. По части дисциплины Ромашка с ней ни в какое сравнение не шла.

Когда на следующие сутки Фаусту стало легче настолько, что он больше не задыхался в кашле после каждой произнесённой фразы, он наконец вылез из-под своих одеял и велел Гнею достать дневник. Там немного было написано, только про первые две деревушки – да и то не полностью. Когда мастера прочитали записи, он, то и дело прерываясь на свой горький чай, принялся рассказывать дальше. На медвежьей княжне Марк не смог сдержать изумления – он сразу вспомнил, кто это такая. А, как только рассказ дошёл до столичных музыкантов и прогулок с девчонкой, Корнелия засопела недовольно, но вида не подала.

– Так значит, у нас не совпадают праздники в честь начала новой луны… и надо было поспешить, – вздохнул Марк. – Кто ж знал? Если б были все вместе в городе, то, верно, всё было б хорошо.

Фауст грустно кивнул, укутавшись в покрывало. Он продолжил рассказ – про внезапный караул с утра, про неделю в темнице. Про охранника, который, казалось, один в городе отнёсся к нему, как к человеку, про бунтарей на улицах и про сегодняшнее утро. Единственное, о чём он не стал рассказывать – так это про его видения, которые терзали его днём и ночью.

– Прямо за мной обрушились горящие балконы на проезд, – закончил наконец он, – я слышал, что он командовал обойти площадь другими дорогами, но, похоже, задержался из-за паникующей толпы. Я потому так и торопился, – едва слышно добавил Фауст, – не знал, когда нагонят… и что будет после.

Корнелия положила ладонь на его руку.

– Теперь всё хорошо, – тихо ответила она, – ты в безопасности. Ещё немного, и мы пересечём мост. Там тебя точно никто не достанет.

Он кивнул чуть заметно. Марк снова полез менять лошадей для отдыху, Гней занял тёплый медвежий мех и задремал, а Корнелия опёрлась тихонечко на его плечо и замолчала. Фауст думал о том, что его ждёт дальше. Он понимал, что последствия сегодняшнего дня будут не только у раненых жителей Ивкальга. Понимал, что, если он доложит о послах, ему придётся выдать всю правду о том, что произошло в городе и деревнях по пути. И ещё понимал, что разразившийся после скандал навсегда закроет ему путь к наследству. Корнелия осторожно тронула его за плечо.

– Тебя беспокоит что-то? – спросил она, глянув ему в глаза. Он пожал плечами.

– Я думал дать жалобу в королевскую приёмную, чтоб они решили вопрос с посольством, – негромко ответил он и чуть кашлянул, – а сейчас вдруг понял, что после проблем не оберёшься. А если не дать… наверняка кто придёт из Ивкальга. Со всех сторон всё паршиво.

– Оттуда никто не придёт, – девушка покачала головой, – иначе им придётся признаться нашим властям, что они без суда хотели казнить чужестранного аристократа. Последствия после того будут похуже сожжённой площади.