Томас ложится рядом со мной и прикрывает глаза, его грудь быстро вздымается. Пот блестит на его коже, излучающей жар. Я переворачиваюсь на бок и наблюдаю за тем, как он что-то обдумывает. Иногда тишина кажется такой громкой, а разговоры, наоборот, тишиной.

Касаюсь пальцами бицепса Томаса, и он поворачивает ко мне голову. Его глаза снова человеческие, а мне, оказывается, нравится его чернота, тьма и вековая печаль, застрявшая в глубине его зрачков. Томас подхватывает мои пальцы и целует их. Он кладёт себе на грудь мою руку и закрывает глаза. Я слышу стук его сердца. Оно медленно приходит в нормальное состояние. И вот этот маленький мир, в котором есть он и я, такой уютный, особенный и по-семейному тёплый. Мне представлялось, что вот так мои родители лежали в кровати, утопали в удовольствии, оттого что были рядом друг с другом. Так больно обманываться. Причём никто мне не говорил, кто и что делает, я выдумывала за них, то есть изначально готова была страдать. Хотела страдать.

У меня так много вопросов, но я не могу задать ни один из них без опасения того, что нас могут раскрыть, и мы оба пострадаем. И когда я думаю, что Томас может пострадать, то мне становится плохо, искренне плохо. Меня начинает мутить от страха. И это так хреново. Сколько бы я ни бегала от правды, лучше мне не становится. Пора бы признать, что ничего ещё не закончено, и, вероятно, моё сердце снова может быть разбито.

Томас резко напрягается и садится на кровати, а я, хмурясь, распахиваю глаза. Он подскакивает на ноги, показывает мне притвориться спящей и бросает на моё обнажённое тело одеяло за секунду до того, как в комнату без стука влетает Соломон. Он словно специально пытался поймать с поличным Томаса за чем-то таким, что мог бы использовать против него.

Я закрываю глаза и замираю.

— Ни черта себе. Я думал, что ты презираешь её, — смеётся Соломон.

— Хочешь присоединиться? — ухмыляется Томас.

— Что?

Что?

Я озадаченно слушаю их разговор.

— Брось, Соломон, мы часто такое проделывали раньше. Нам нравилось. Я не против поделиться, тем более уже закончил с ней. Можешь тоже попробовать. Она всё равно спит, и это словно трахать труп. Никакой отдачи, но как унитаз использовать можно. Немного сбросить напряжение и просто получить моральное удовлетворение оттого, что ты просто можешь сделать это с ней, — неприятный и насмешливый голос Томаса обижает меня. Хотя я осознаю, что он говорит таким издевательским тоном не для того, чтобы причинить мне боль, но всё же меня это задевает.

— Спасибо, воздержусь. Не хочу падать так низко, — с отвращением отвечает Соломон.

— Ладно. Так зачем ты пришёл? Что-то случилось?

— Уже утро. Обычно в это время ты спускаешься вниз. Отец отправил за тобой.

— Обычно я спускаюсь вниз тогда, когда хочу. У меня нет определённого графика, Соломон. Да и я был занят. Сейчас оденусь и спущусь. Есть какие-нибудь новости по поводу местоположения Стана и призыва остального клана Монтеану? Что говорят твои люди? Он привёл их к клану?

— Они пока не отвечают. Предполагаю, что они поехали дальше за ним. Это было умно, прикрыться доказательством твоей власти и желания жениться на Флорине, убить предателей, пока Стан сбежал. Отличное алиби для всех нас.

— Я знаю, — отвечает Томас, и раздаётся шуршание одежды.

Но меня поражает, что это Томас помог бежать Стану, и он же послал вампиров, чтобы они проследили за ним, а Радимил их нейтрализовал. Эти парни — заклятые друзья друг другу. Ложь на лжи, это просто куча лжи.

— А что насчёт крови Флорины? Есть какие-нибудь результаты? Сегодня день свадьбы, и я бы не хотел, чтобы наша королева внезапно передумала или выкинула ещё какую-нибудь ерунду.

— Там всё паршиво. Её кровь ядовитая. Никто из нас не смог даже попробовать её, я уже не говорю про остальное. Бесполезная трата времени. Но отец сказал, что проще дать ей небольшую дозу сыворотки, затормаживающей сознание. Она отупеет, и её легко можно будет контролировать. Скажешь ей, что делать, она выполнит. Это как в случае со Станом. На нём сработало, на ней тоже сработает. Я принёс один шприц. Можно вколоть сейчас, а потом ещё раз, если понадобится. Тем более она спит, Флорина даже не поймёт, что с ней делают.

— Да, это разумно. Нам не нужны сюрпризы. Давай сюда, сделаю это сейчас, чтобы потом не тратить время.

У меня внутри всё леденеет от страха. Томас не выгнал Соломона. Он, действительно, собирается это сделать со мной? Я не позволю ему просто так играть мной.

Томас забирается на кровать и откидывает немного одеяло, я намереваюсь напасть, когда он на пару секунд прикладывает свой палец к моим губам, приказывая молчать. Я чувствую тень Томаса, скрывающую меня, и тогда подсматриваю. Томас закрыл собой обзор. Он срывает колпачок со шприца и берёт мою руку. Я не шевелюсь. Он подносит иглу и резко всаживает её в одеяло, лежащее рядом с моей рукой. Быстро надавив на шприц, Томас выливает содержимое препарата и вытаскивает иглу, накрыв меня снова одеялом.

— Готово, — довольно произносит Томас.

— Знаешь, я бы на твоём месте хотя бы немного попытался сблизиться с ней. Флорина не так плоха, — произносит Соломон.

— Как хорошо, что ты не на моём месте. Если хочешь её, то без проблем, после слияния и коронации, я отдам её тебе. Делай, что хочешь с ней, пока я не приговорю её к смертной казни.

— Нет, мне она не нужна. Но… не знаю, это ведь выгодно, Томас, обладать ей.

— Ты забываешь, для чего она, вообще, нужна мне. Она лишь расходный материал, и только. Как только ты найдёшь место, где Радимил прячет Гелу, мы с тобой станем повелителями этого мира. Только подумай, Гела знает наверняка, где находится место обращения. И она расскажет нам, потому что будет зависеть от нас. Ну, и мне всегда нравилось с ней трахаться. Она была довольно умелой любовницей и безумной. Это, видимо, у нас семейное.