– Уложусь!
– твердо сказал Соловьев и тут же приступил к сообщению заранее подготовленными фразами: - Я бы никогда себе не позволил вас беспокоить, если бы речь шла только о моей судьбе. Но под угрозой существование всего концерна...
– Альберт Юрьевич сделал небольшую паузу, пытаясь уловить реакцию Папы на такое начало беседы.

– Так-так, - рассеянно покивал Папа.
– Я этого ждал. Ваша отдача снижается на пять-семь процентов ежеквартально.

– И тому есть причины, - многозначительно вставил Соловьев.

– Воровство?
– спросил Папа с холодной улыбкой.

– Хуже. Наш шеф, я имею в виду Леонида Евгеньевича Блинова, похоже, как бы это сказать, слегка приболел. Да, как минимум приболел...

– А как максимум?

– Тут я судить не берусь, я не медик. Но нервное расстройство налицо. Согласитесь, когда человек такого масштаба не может справиться с собственной женой...

– Что значит не может справиться?
– перебил Папа.
– Что за детский лепет? И какое мне дело до его взаимоотношений с женой? Ты для этого искал встречи со мной?

У Соловьева взмокла спина. Невольно он оглянулся: в десяти шагах шли два охранника.

– Не вертись!
– сказал Папа.
– Не порти о себе впечатление. И говори по существу.

– Да. По существу. В том-то и соль, что их взаимоотношения могут отразиться на всех наших делах. Уже отражаются. Поначалу он, не согласовав ни с кем, ввел её в наши дела. Какоето время она выполняла функции его секретарши. Затем я узнаю, что его жена становится совладелицей чуть ли не всех наших контор. Потом они перессорились, стали врагами, и на этой почве у Блинова начались всякие завихрения...

– Точнее!
– приказал Папа.
– Какие ещё завихрения? Убить, что ли, он её хочет?

– До этого пока не дошло. Но за последние полгода он превратился в безвольную издерганную личность, и ничего лучше не придумал, как имитировать её похищение. Нанял людей, те убрали её в надежное место, и теперь Блинов ждет, когда она взвоет.

Тогда он её якобы выкупит, подбросит ей на безбедную жизнь и без проблем распрощается.

– Ну и?
– резко спросил Папа.
– Вполне неплохо придумано. Главное, чтобы все чисто.

– Эх!
– в сердцах рубанул рукой Соловьев.
– Если бы речь шла о другой женщине. Но я её хорошо знаю!

Это хитрющая и умнейшая баба. Волевая к тому же. Она вычислит его действия как дважды два. Она теперь от него не отлипнет, пока не утопит его. Он потому и нервничает - знает, что от неё можно ждать. Вы представляете, что начнется, если Блинов будет тонуть?

– Да-а, - прогудел Папа и остановился.
– Племянничек в дядю пошел. Того еле спасли, теперь с этим...

А каков осенний закат!
– вдруг сказал он, оперевшись обеими руками на палку.
– И все-таки скучно здесь.

Скучная обжитая природа. Люди все скучные, мелкие. Вроде твоего Блинова. А я, между прочим, ещё студентом обошел с другом на шлюпке весь Байкал по периметру. Ты знаешь, что такое пройти весь Байкал?
– Папа положил свою мужицкую ладонь на худое плечо Соловьева и крепко, до боли сжал его.
– Понял, что такое сидеть на веслах по десять часов в день?

Но главное, и здесь надо знать меру.

Во всем надо знать меру. Вот тот мой дружок её не знал. Он подумал, что после Байкала ему подвластны любые моря. Погиб у восточного побережья Камчатки. Один, на самодельном катамаране хотел побороть океан... Надо, дружище, чувствовать свой потолок.

– Надеюсь, я его чувствую, - сказал Соловьев.
– Я, между прочим, на место Блинова не претендую.

– Молодец, - продолжая глядеть на закат, сказал Папа.
– Люблю сообразительных. А почему раньше не доложил?

– Думал, как-нибудь утрясется...

Но тут плюс ко всему дневники его жены пропадают. Прямо из квартиры!

Жены нет, только охрана и домработница, а дневники пропадают.

– Там что, были серьезные записи?

– Судя по тому, как Блинов заметался, довольно серьезные. При этом надо учесть, у его жены есть связи с прессой.

– Мелкота!
– Папа стукнул палкой об асфальт.
– Я же её видел однажды, она девчонка совсем. Он что, не мог её воспитать?

– Значит, не мог...

– Трухля! И мерзавец. Такую жемчужину выбрасывает. Хорошо, пусть выбрасывает... Не вешай носа, - ободрил поникшего Соловьева Папа-Куратор, ничего страшного пока я не вижу. В случае чего примем меры.

О каких мерах шла речь, Альберт Юрьевич спрашивать, конечно, не стал. Он лишь вздохнул:

– Друг гибнет, обидно.

– Друг гибнет, а ты его закладываешь?
– Папа улыбнулся одними губами и, видя растерянность собеседника, добавил: - Шучу. Ты абсолютно правильно поступил. Более того, если теперь прозеваешь момент и наш общий друг наделает крупных ошибок, а я об этом поздно узнаю, то пеняй на себя. Понятно?