– Ты что же, Семенов, мне условия ставишь?

– А что если и так!

– Правду хочешь рассказать? Ну-ну. А как ты из этой правды себя вычеркнешь? Как объяснишь, почему все жители, кроме одной, внезапно рассудок и память потеряли?

– Не дури, Коля, – поддакнул Пустодомкин. – У тебя вся жизнь впереди. Вику мы в общество интегрируем, а односельчане твои спокойно век доживут.

– А помнить только я буду.

– Это уже немало, – сказал Пустодомкин.

– А Вика не будет, – продолжал я. – Вот мое условие.

Сестра вскочила с места, но Концарёв кивнул, и все было решено.

Ивана-председателя казнили на рассвете спустя две недели. Выцарапал из его памяти я все, что сумел, заставил через самый ад пройти, мучил и его, и себя. Потом для Ивана все кончилось. Пуля в затылок убивает любого, даже упыря, что память пожирает, и не верьте тем, кто отрицает очевидное.

На Вике снова был сарафан, и ее глаза лучились счастьем. Бабушка проводила. Ягод на дорожку дала, так я ей внушил. Пусть запомнит свои длинные каникулы. Уводил ее Пустодомкин. Я не хотел идти рядом, терзаться сверх меры. Мы с Концарёвым пожили в доме председателя, дождались команды оперативников, помогали устанавливать по периметру таблички. Другие одаренные наводили мороки, которых я не понимал. У каждого ведь свои таланты и своя работа. Захоти я навестить Победоносцево снова, заблудился бы, да оно, наверное, и к лучшему.

Родителей и бабушку я теперь помнил хорошо. Знал, что и впрямь любили они меня, и детство счастливым было. Помнил бычка, сосущего тряпочку, и сожженную осу, и схватки стенка на стенку. Победоносцево вновь стало родным, и сердце щемило горько-сладкой болью, когда мы с Концарёвым пересекали отмеренные деревне пределы.

– Прощайся, Семенов, – сказал начальник.

Я обернулся и позволил себе воззвать к жизни то Победоносцево, которое уже видел однажды, окрыленный предстоящей встречей с Викой. Все горести и беды я захотел унести с собой. Мой рюкзак велик, в неговсе вместится. Будь счастливо, Победоносцево, подумал я, и снова передо мной встали аккуратные домики посереди расчищенной лесной полянки; улыбающиеся родители прогуливались рука об руку, стесняясь и краснея от удовольствия; и так же, как двадцать, сорок, сто лет назад, играла гармонь, и синели далекие купола, и кривился под крестом полумесяц, и впереди было много прекрасного и светлого, и дышал надеждой вечный теплый август, а о том, что гостило некогда и в этих краях настоящее несчастье, напоминал лишь скрипучий голос одинокого холостяка:

Я слышал, в толпе говорили:

«Жених неприглядный такой,

Напрасно девицу сгубили».

И вышел я вслед за толпой.