В гараже стояла машина: "Москвич" последней модели. Внутри, на разложенных сиденьях, застыли в объятиях обнаженные мужчина и женщина. Закоченели!

– Он?
– задал сержант вопрос.
– Муж?

Алина одеревенела, вбирала информацию.

– Вы меня? А! да-да, конечно.

– Стало'ть, опознаете?

– Опознаю-опознаю, - отозвалась Алина откуда-то издалека и почему-то хихикнула: ей забавно показалось, что в один и тот же момент она потеряла мужа сразу в двух смыслах: морально и фактически. Не то что бы она держала его за святого, но ведь они поженились так сравнительно недавно! И потом: одно дело - предполагать, подозревать, другое - увидеть! То есть не труп увидеть - трупы она видела! а измену!

Еще один мент, испугавшись, услышав смешок, что придется одолевать алинину истерику, сказал робко-нейтрально, словно сумасшедшей:

– Протокол подписать надо б!

Алина втиснулась в прожекторный УАЗик на сиденье рядом с водительским и завороженно наблюдала, как в узком свете переноски доцарапывает мент свой протокол.

– Они замерзли?

– Что?
– оторвался мент от бумаги.
– Кто?

Алина кивнула.

– Угорели, - отрицательно мотнул мент головою.
– CO отравились. Окисью углерода. Обычное дело. Мотор не выключили, чтоб печка грела. Притомились!
– хмыкнул скабрезно, - и вот: отдохнули. Преступление, как говорится, и одновременно - наказание.

– А кто! она?

– Вам-то уже не все ли равно?

"Это, - подумала Алина, - он сказал точно", - хотя в глубине души чувствовала, что ей все-таки не вполне все равно; что будь, к примеру, рядом с мужем кто-нибудь из общих их семейных знакомых, то есть особа, которую Алине приходилось принимать дома, разговаривать о женском и об вообще, угощать чаем и ликером - ей стало бы еще больнее. Смешно!

Мягко покачиваясь на рытвинах, едва не задевая гаражи черными лакированными бортами, вплыла в узкий проезд, огромная легковая машина, американская, шестидесятых годов: "Паккард" не "Паккард", "Шевроле" не "Шевроле". Алина встретила ее взглядом, довела до остановки.

– Ладно, где подписывать?

Из "Паккарда" не "Паккарда" вышел красивый, ладный мужик лет тридцати с небольшим.

– Опознала, товарищ капитан, - лениво подвалил к мужику сержант. Ловко вы ее вычислили.

Товарищ капитан направился к гаражу - Алина уже выбралась из УАЗика, медленно наблюдала, - и, наставив вроде ствола пистолета указательный палец сперва на одного, потом на другого несчастного любовника, сказал:

– Пиф-паф ой-ой-ой.

Продул воображаемый ствол от воображаемых остатков воображаемого дыма.

– Которые в этом году?
– спросил брезгливо-сочувственно.

– Двенадцатые, - отозвался сержант.
– Наверное, уж последние. Весна, как говорится, идет - весне, как говорится, дорогу.

Капитан прошелся вокруг "Москвича", внимательно вглядываясь то в одну какую-то деталь - открывальную, что ли, кнопочку, - то в другую, и констатировал:

– Несчастный случай. Экспертизу, конечно, проведите, но чувствую: толку не будет.

– Чувствует он!
– буркнул сержант, с ночного звонка которого началось для Алины это мутное, это омерзительное утро, своему напарнику-водителю.
– Как будто без чувств не все ясно.

Капитан остановился на полпути к лимузину: слух у него оказался отменный.

– Был бы ты, Гаврилюк, посообразительнее, я б тебе таких историй понарассказывал, в которых тоже все было ясно. А так - смысла нет!
– и пошел дальше.

– Как я поняла, вы тут старший, - заступила Алина дорогу.

– А вы, как я понял, - вдова, - полуулыбнулся капитан, и Алина решила, что издевки в его интонации больше, чем сострадания.

– А я - вдова, - подтвердила с вызовом.
– Я осозна, что достойна презрения за! за такого мужа. И все же вы мне, может, объясните, почему меня доставили, как преступницу? На каком основании у меня отобрали право приехать на собственном автомобиле?..

Капитан взял в ладони обе алинины руки и повертел их не то рассматривая, не то ей же самой демонстрируя тоненькие, хрупкие ее запястья, а потом отпустил и достал из кармана пару никелированных самозатягивающихся американских наручников, эффектно позвенел ими.

– Преступников мы не так доставляем.

Кивнул на невозможные ухабы:

– Еще и подвеску побили б: "Ока" - машина нежная.

– Как много вы обо мне знаете!
– сказала Алина.
– Ладно. Спасибо за заботу.

– Ничего, - снова полуулыбнулся капитан.

– Только вот, если подозрения с меня сняты, как я должна отсюда выбираться?

– Вообще-то, - вздохнул капитан непередаваемо тяжко, - хлопцы б вас довезли, - и кивнул на УАЗики.
– Но больно уж вы!
– демонстративно скользнул по алининой фигурке взглядом уверенного в себе бабника. И двинулся приглашающе к пассажирской дверце своего "Кадиллака" не "Кадиллака".

– Хам, - сухо и коротко хлестнула Алина капитана по щеке, не столько живому импульсу подчинясь, сколько чувствуя себя просто обязанной так сделать, и быстренько застучала каблучками к выходу по межгаражному коридору.