— Ба, начинай, не томи… — скуля, умоляю её всё рассказать.

Вы, наверное, не понимаете, почему для меня это так важно. Ведь я вам не рассказывала об отце. И всё потому, что я практически ничего не помню. Он ушел. Давно ушел из нашей жизни и больше не возвращался. Но причины его ухода я не знаю. Это больная тема для моей мамы. Каждый раз все заканчивалось нашей с нею ссорой.

— Ладно, твоя взяла, — заваривая зелёный чай, бабуля сдается.

— Марк всегда бы красавцем. Шикарные глаза и необъемные плечи. В школе он играл в лякросс. А твоя мама…. Ты знаешь, была той ещё занудой. Воротила от твоего отца нос. А он всё бегал и бегал за ней. Такой упрямый. Пожалуй, ты на него чем-то похожа. Марк бросался в омут с головой, когда влюблялся. Он был готов носить её на руках. Джен же считала, что он ветреный, и долгое время не подпускала его к себе. Но твой отец не отступал, всё твердил, что она будет его женой… Так и получилось, его упрямство взяло верх. Они полюбили друг друга… Но их чувства были буйными, практически неуправляемыми. Они то ругались, то мирились, и через час снова тонули в ссорах. А затем, Джен забеременела тобой. Ей было столько же как и тебе, когда она тебя родила. Они были молоды, денег у нас тогда не было. Марк пошел в университет и устроился на работу. Он продолжал играть в лякросс. Понятно, что со временем их ссоры участились. Твоего отца никогда не было дома, и я думаю это потому, что он не бы готов к семье…

— И поэтому он ушел, — прерываю речь бабушки, осознавая, что мой отец просто не был готов к такой ответственности, как семья. Это довольно обидно, даже под таблетками.

— Нет, солнышко… Ушла твоя мама…

========== Сломанный термостат ==========

— Нет, солнышко… Ушла твоя мама…

Мама? Мне всегда говорили, что это отец ушёл из семьи. И эта информация упала камнем в тихий омут моего сознания, вызвав волны полного недоумения. Не то, чтобы это могло стать причиной психологической травмы, скорее немного пошатнуло мои укоренившиеся представления о собственной семье.

Но почему мама мне не сказала?

Я бы поняла. Во всяком случае всегда старалась понять, пока мне не стукнуло четырнадцать, но и в тот период гормональных приступов психоза у нас в конце концов получалось находить общий язык.

Окунаясь с головой в свои детские воспоминания, я проматываю затертую до дыр киноленту. Особенно углубляясь в те моменты, когда отец ещё проводил со мной время. Особенно хорошо мне помнится Рождество, мы как раз гостили у родственников в Чикаго и в тот год я впервые увидела снег. Это вам не Невадские пустынные метели. Для меня в пять лет обычный снег стал настоящим чудом. Я помню, как мы с папой лепили снеговика. Он всё время смеялся. И было над чем… Мне ну оооочень понравились снежинки на вкус. И следующее Рождество мне тоже запомнилось, потому что в нём не было ни снега, ни отца.

— Почему? — смотрю на бабушку и вижу сожаление в её глазах. Она явно не была готова об этом говорить и теперь сильно переживает за то, как я отреагирую на такую информацию.

— Потому что я поняла — ты для меня самый дорогой человек на свете, — за спиной слышится такой родной и любимый голос мамы. Сердце вздрагивает, а душа падает на пол. Не могу обернуться, ибо моё тело словно парализовало. Я очень рада слышать её голос, но мне почему-то кажется всё это нереальным. Я как сломанный термостат, который не способен поддерживать нужный градус эмоций.

Где она была?

Почему она не сказала про отца? Эти и ещё сотни вопросов просятся наружу.

— Марк не был готов к семье. У меня не было времени ждать, когда он повзрослеет, — она обнимает меня со спины, а я слышу как сильно бьётся её сердце.

— Но зачем ты сказала, что он сам ушёл? — задаю вопрос дрожащим голосом. Внутри всё как-то неправильно, будто вверх ногами. Только разум из глубины сознания нашёптывает правильные слова. Я не хочу её ранить или устраивать истерик. Нет, мне просто нужен ответ. Почему взрослые на такие вопросы сначала не отвечают, потому что «ты ещё маленькая и не поймешь», а потом придумывают ложь, но только чтобы не озвучивать правду.

— Я боялась, что ты будешь винить меня за то, что росла без отца, — горечь, она произносит свои слова с горечью. Мама всхлипывает, будто старается сдержать слёзы.

Вина, её сейчас мучает именно это чувство.

Разворачиваюсь на стуле, чтобы обнять её. И обнимаю. Крепко-крепко, чувствуя как она громко дышит, пытаясь выровнять дыхание.

— Мам, я тебя люблю, — шепчу ей на ухо, поглаживая по спине. Мне не хочется, чтобы она себя в чём-то винила. Может отчасти потому, что душевный термостат ненадолго самоисцелился.

Бросаю взгляд на Миссис Стелс и Саймона. Она стоит в проходе с большой сумкой в руках. Видно, что женщина чувствует себя неловко, став невольным свидетелем наших семейных откровений. Какой бы Руни не была сдержанной и уверенной по своей натуре, сейчас ей трудно скрыть свои эмоции. Она далеко не глупая, и понимала, что их отношения будут сопровождаться чередой таких моментов. Мой друг же, оперевшись головой о дверной откос, смотрит на нас какими-то непостижимым для меня взглядом. О чём он думает сейчас? Словно Саймон случайно попал в мою голову, и сейчас наблюдает за тем, как там, поскрипывая, крутятся шестеренки.

— Что случилось? Почему вы так долго? — разум диктует следующие вопросы, дабы немного сдвинуть вектор всеобщего внимания.

— Ну. Алекс был немного пьян и решил удариться в воспоминания, — говорит мама, глубоко выдохнув остатки накативших чувств. Она всё ещё обнимает меня со всей теплотой и нежностью.

— Мы три часа смотрели нашу семейную видеотеку, — скривив пренебрежительно лицо, произносит Миссис Стелс. Её ответ мне кажется каким-то грубоватым. Всё-таки это её муж и отец её сына, который стоит к тому же рядом. Не думаю, что ему это приятно слышать, тем более в таком тоне.