Поворачиваю голову вбок, наблюдая за Майклом, на лице которого застыл шок. Вспомнил всё-таки «Мистер-я-никогда-не-лажал-на поле»! Перемотав на нужный момент, я издаю истеричный смешок. Маленький Майкл по центру экрана бежит за летящим к нему мячом, но, увы, спотыкается и падает. Бедняжка. Мяч забирает соперник, а Тёрнер, надув губы, поднимается с травы и начинает мстить газонному покрытию.

— Это монтаж, — надув также губы, как и в детстве, распаляется парень, мне становится ещё смешнее.

— Ага, отец Саймона специально всё подстроил, — иронизирую с победительной усмешкой на устах.

— Я бы этот вариант не откладывал. Смотри как малыш Стелс крут, — в кадр попадает мой друг. Он, несмотря на малый возраст, уверенно движется к мячу, а затем ловит его в прыжке.

— Он ведь был хорошим игроком? — глупый вопрос, ведь Тёрнер ответил на него уже несколькими секундами ранее.

— До тринадцати лет был квотербеком, потом вытянулся и тренер поставил его раннинбеком. Он был очень расстроен, — вздыхая, произносит Майкл, заворожено глядя на экран. — Но потом он стал лучшим на своей позиции в команде. Когда я пасовал ему мяч, всегда знал, что он пробежит как можно больше ярдов, — приобняв меня за талию, он кладет свой подбородок мне на плечо, и продолжает смотреть, как набирает очки его близкий друг. Кажется, что Тёрнер скучает по тому, что происходит на экране. Я слышу его спокойное дыхание, но могу поклясться, что в душе его плачет грусть. Грусть по ностальгии и беззаботным денькам, когда казалось, что всё будет прекрасно.

— Почему у вас так холодно? — внезапно парень вздрагивает, задавая мне неожиданный вопрос. А я уже и привыкла, что дома холодно, да и в этих теплых объятиях это не так заметно.

— Термостат сломался, наверное. Ты не посмотришь? Он в подвале, — продолжая созерцать картины из детства двух дорогих моему сердцу мужчин, прошу Майкла починить этот чертов термостат, где-то внутри надеясь, что он сможет помочь не только с тем устройством, что регулирует температуру в доме, но и с тем, что спрятан в моей душе.

— Конечно, детка, я сейчас.

***

28 марта 2008 года. Четыре дня прошли незаметно. После того, как Тёрнер починил термостат, мы о нём и забыли. И я про термостат, а не про своего балбеса парня. Забудешь про него, учитывая тот факт, что каждый день вместо первого урока он проводил время со мной в обнимку в постели. Всё было бы прекрасно, если бы не лекарства, от которых у меня всё меньше проявляются эмоции. Боюсь, что скоро меня можно будет называть «Зомби-Сара». И с какой бы нежностью мне не хотелось целовать его пухлые уста, в душе разрасталась пустота. И это касалось не только Майкла, но и всего в целом. Я практически перестала выходить из своей комнаты и общаться с бабушкой, мамой и Саймоном. Как бы им не хотелось меня поддержать, внутренне я практически перестала испытывать эмоции. Правильно, психам лучше держать себя в узде. Только вот интересно — чтобы не сойти с ума, мне придётся быть такой всю свою жизнь? Или это временно?

Сегодня день игры. И впервые за несколько дней я выбралась с безопасной территории своего дома. Мне немного непривычно быть среди толпы болельщиков, которых переполняет микс адреналина и полной радуги эмоций. За моей спиной сидит мама Стива, и от её писка каждый раз, когда её сын с мячом, у меня уже дергается глаз. Могу поспорить, что в радиусе ближайших пятисот ярдов вокруг стадиона вы не найдете ни одной собаки. На игру я пришла с Анной, и казалось бы, что после такой долгой разлуки с подругой, мы не должны были замолкать при встрече ни на секунду. Но Делинвайн сегодня была непривычно тихой. Да, она в принципе не была болтушкой, но сегодня она обронила максимум пару картонных фраз.

Самое страшное в этом всём, что действие лекарств начинает подавлять меня как личность. Типичная Сара бы уже извелась от миллиона вопросов о том, почему её лучшая подруга молчит. Но мне бы хотелось просто досидеть до конца игры, поздравить или посочувствовать Тёрнеру в конце, а затем уйти домой. И в кого же я превращаюсь? Ведь это неправильно! Не я ли говорила, как важны друзья и люди, которые нас окружают. Нежданный проблеск старой Сары вызывает во мне чувство вины.

Анна сидит рядом и вздрагивает каждый раз, когда Миссис Роджерс начинает пищать. Как ни странно, но моя подруга не увлечена игрой своего парня, скорее она бесцельно смотрит в одну точку на футбольном поле.

— Что-то случилось? — прерываю тишину, которая порядком затянулась. И с этим вопросом ко мне приходит осознание того, что мне страшно. Если действительно что-то происходит, то хочу ли я об этом знать?

— Нет. Просто задумалась, — не умеющая лгать Делинвайн за секунду покрывается красными пятнами. Один вопрос — и она уже сдает позиции, пусть не словесно, но всё же.

— Анна, я тебя знаю. Ты не умеешь врать, — спокойно отмечаю факт, который не требует доказательств. За весь период нашей дружбы я поняла одно — вместо того чтобы придумывать ложь, она просто уйдет от ответа, если не хочет говорить правду.

Смотрю на Делинвайн, недоверчиво вскинув брови, и так пристально, чтобы подруга перестала пялиться в одну точку и уже рассказала мне в чём всё-таки дело. Через буквально пять секунд брюнетка поворачивает голову в мою сторону, но продолжает молчать. Она будто взвешивает все «за» и «против» и никак не может решиться.

Похоже, моя мама промыла мозги всем моим друзьям. От фразы «тебе нельзя волноваться» я уже испытываю смешанные чувства: от ощущения заботы до позыва к рвотному рефлексу.