– Вы слишком много рискуете из-за нас, - тоном сожаления заметил командир самолета.
– Сегодня сильно рисковали и опять готовитесь рисковать.

– А мы делаем это не столько из-за вас, сколько из-за себя, возразил Устругов.
– У нас свой счет к ним есть. И очень большой счет.

Летчик наклонил согласно голову, показывая, что догадывался об этом, однако спросил:

– Кто вы?

Георгий озадаченно посмотрел на меня, на Деркача, на "братьев-кирпичников" и, подумав немного, назвал себя, меня, всех нас словом, о котором мы думали, но произнести не решались, да и не имели пока оснований называть себя этим словом:

– Партизаны.

– Партизаны? Здесь, в Арденнах? Рядом с Германией?

Нам и самим было странно слышать, что здесь, в арденнских горах и лесах, действительно рядом с Германией, появились партизаны. И эти партизаны - мы, "братья-кирпичники", еще вчера только беглецы, удравшие из немецкого плена или концлагеря. Георгий бросил на меня смущенный взгляд: "Как, не переборщил?" Встретив одобрительную улыбку, приосанился немного, выпрямившись и откинув плечи. Сеня Аристархов возбужденно толкнул Огольцова:

– А ведь теперь мы в самом деле... вроде как партизаны.

Огольцов кивнул головой назад, где лежали убитые, подтвердил:

– Верно, теперь мы партизаны.

И без того горевшие гордостью глаза Яши Скорого засияли еще ярче, но он не решался высказаться вслух, поэтому лишь шептал:

– Партизаны... партизаны... партизаны...

Только Мармыжкин сомневался.

– Да разве ж партизаны такие? Эти толстые полицейские себя как на блюде поднесли, а тут пулемет. Минута - и все... Мы, можно сказать, почти поневоле в эту катавасию попали. Это, как говорят, без меня меня женили...

– Философия, - бросил свое всеобъемлющее слово Клочков.

Степан Иванович мрачно молчал, пока Деркач не спросил его мнение.

– Партизаны или не партизаны, - глухо проворчал он, - только жизнь спокойная в этих горах с нынешнего дня кончилась. Заставят нас немцы плакать за это кровавыми слезами. Придется нам теперь по лесам этим без остановки бегать...

– Раскаркался!
– сердито и обеспокоенно крикнул Сеня.
– А чего раскаркался, сам не знает.

– Я-то знаю, я-то знаю, - со зловещей ноткой повторил Степан Иванович.
– Это вот ты не знаешь и не понимаешь, что за тебя другие решили. Ты теперь из человека в волка превратишься, сам не ведая и не желая того. Все теперь волками станем!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Возвращение на кирпичный завод было долгим и трудным. Нести раненого тяжело и по ровному месту, а в горах, с их подъемами и спусками, это было мукой как для новозеландца, так и для тех, кто нес его. "Братья-кирпичники" тащили еще пулемет, ленты к нему, шесть автоматов и два карабина. Уставали очень быстро и часто останавливались отдыхая. Опасаясь привести за собой немцев к своему постоянному убежищу и поставить под удар деревню Жозефа, которая приняла и кормила нас, старались запутать следы. Встретив горный ручеек, долго шли по его светлой прохладной воде, чтобы обмануть собак-ищеек, если полицейские пошлют их по следу.

Добрались мы до своего тихого и черного барака, брошенного сутки назад, лишь поздно ночью. При колеблющемся свете тоненькой свечечки, которую берегли лишь для исключительных случаев, соорудили раненому постель и осторожно переложили его. Он был очень плох. Пожелтевшее, обросшее черной щетиной лицо заострилось, как у покойника. Устругов, принявший на себя заботы о раненом, отвел меня в сторону и попросил сейчас же сходить к Жозефу.

– И скажи ему, пусть бежит со всех ног в поселок к "Петушку" и тащит его немедленно сюда...

"Петушком" звали дядю Жозефа, фельдшера, который жил в соседнем поселке. Мы встретили его в доме нашего друга, когда чинили стену. Седенький, какой-то взъерошенный, худощавый и сутулый, с маленькими ртом и крючковатым носом, фельдшер был криклив и непоседлив. Он метался с места на место, быстро семеня сухими ножками и взмахивая руками. Дядя очень напоминал беспокойного, задиристого петушка, и мы между собой так и прозвали его. "Петушок" охотно, с увлечением и даже азартом философствовал на любую тему, в споре был упрям и изворотлив. Побеждая, хвастливо торжествовал, проигрывая, нервничал, мрачнел и злился, не останавливаясь перед личными оскорблениями. В хорошем настроении был великодушен, общителен и щедр. И тогда охотно обещал помощь.

– Если кому-нибудь из вас, - многозначительно намекал фельдшер, лишнюю дырку в теле сделают, только дайте знать. Приду в ночь и за полночь, такое уж наше дело. И любую дырку так заштопаю, что и сами не сумеете найти, где она была...

Я побежал к Жозефу, надеясь, что "Петушок" вспомнит об этом обещании и поспешит на помощь. Жозефа дома, однако, не оказалось. Вышедшая на мой стук Дениз сказала, что брат ушел в Марш и до сих пор не вернулся.

– Что-нибудь случилось?
– вяло полюбопытствовала она и зевнула, кутаясь в шаль.