Шрифт:
– Спасибо, - провела я рукой по чешуе любимого, - Через неделю, когда мы вернёмся на Землю, я обязательно сниму промеры с окон. Их, кстати, не помешает застеклить. И кровать у меня в квартире только одна. Надо бы что-то купить для Джошуа. Или для нас. Людовик, у тебя хватит денег на две кровати? И ширму. Нет, ширму нельзя, ты слишком громкий. Джошуа оставим спать в бальной зале, а сами поставим диванчик в прихожей, чтоб нас было не слышно. Пока лето, там довольно тепло. Это зимой станет все промерзать.
– Ты решила вернуться на Землю?
– Ну мы же договорились. Две недели будем жить здесь, неделю у меня на Земле. Ладно, только три дня, но каждый месяц обязательно, слышишь?
– Хорошо, любимая. Только я не совсем понял, почему мы будем вынуждены охранять во сне дверь?
– Охранять? В моей квартире всего две комнаты. Бальная зала и прихожая.
– Как интересно. Потанцевал и на выход?
– Почти.
– Прости, любимая, - заложил дракон петлю в воздухе и подхватил сына за плечи. Маленький дракончик устало повис в крупных лапах отца.
Невероятно бережно он приземлился во дворе нашего замка. Удивительно, но я уже считаю это место своим. К нам спешит джинн, кланяется мне и моему жениху, почти мужу. Почтительно, сдержанно, оставаясь чуть в стороне. Людовик приветствует стража кивком головы.
– Иллюзии наведены, господин, джинны ждут. Драккаров не видно.
– Прибудут. Быть может, залюбовались красотами и разбили лагерь на берегу реки. Постарайтесь сделать все так, как надо. Мои друзья должны запомнить славную битву надолго. Особо следите, чтобы с ними ничего не случилось. К ночи прибудут гости на мою свадьбу, - гордость слышна в голосе дракона и не только она, ещё, кажется, лёгкая ревность, - Проводите их сразу в наш храм. На трапезу они не останутся.
– Почему?
– подошла я к барону чуть ближе. Джинн стремительно отодвинулся в сторону.
– Такова традиция. Дракон, обретая жену, становится затворником на какое-то время. Пока не сможет унять своих чувств. Я могу растерзать всех, кто покажется мне опасным для благополучия тебя и нашего гнездышка, дорогая.
– Ты шутишь?
– Конечно, шучу, - притягивает Людовик меня к себе, обнимает и гладит, - Скоро наступит ночь, я уже отдал все распоряжения слугам. Ступай в свои комнаты, девушки помогут тебе обрядиться в брачный наряд.
– Можно я пойду с мамой?
– фырчит Джошуа, и я торопливо глажу ребенка по голове.
– Нет, нельзя. Это женское дело. Тебя ждут подарки в твоей собственной спальне. Будь осторожней с браслетом, Клаус поможет его надеть. Это наш, родовой, отмеченный гербом.
– Папа?
– ахает изумлённо ребенок.
– Я хочу, чтоб все видели, каким чудесным зверем ты стал. Только не распахивай при гостях крыльев, они ещё немного не доросли до приличных размеров. Зато у тебя изумительный хвост.
– Договорились, - устремляется к замку ребенок. Я немного медлю, разрывать объятия совершенно не хочется, тем более первой.
– Встретимся в храме, - улыбается муж, и я ухожу.
В покоях десяток служанок и домовая. При моем появлении смолкают все голоса, девушки опускают головы и только Мария Федоровна улыбается лукаво.
– Идём скорее, что покажу. Гад твой крылатый ещё днём расстарался.
Мы проходим в самую большую из комнат этой части замка. Нет здесь платья. Только зеркало во всю стену.
– Скидывай вещи. Девицы тебя обрядят, сама всё увидишь.
Раздеваюсь и тут же оказываюсь в вихре бережных рук. Мне сплетают прическу, надевают на голову тонкий венец, украшенный драгоценными самоцветами. Белье из тончайших кружев облегает кожу. Чулки, туфельки. Наконец, вносят платье.
Оно кажется нереальным. Узкий корсет, длинный подол, шлейф, который не помещается в комнате. Нет, это не шлейф. Это за моим платьем летит искрящаяся голубоватая дымка.
Само платье сшито из сотен пластин перламутра. Они лёгкие, мягкие на ощупь и светятся, переливаясь.
– Это перья одной очень редкой птицы. Их собирают в горах по одной штуке в самом начале весны, - говорит домовая, помогая одеться.
– Никогда бы не подумала. Красивые птички, наверное?
– Взгляни на себя в зеркало. Такой ты будешь одну единственную ночь в целой жизни. Больше ящер никогда не допустит, чтобы ты надела подобное. А птички смотрятся обыкновенно, как лысые куры, которых из печи только достали.
– Как кто?
– поднимаю я глаза на свое отражение и замираю.
Платья нет на мне. Есть только искрящаяся невесомая дымка. Под ней совершенно не видно обнаженного тела, но и изгибов фигуры она не пытается скрыть. Сияние перетекает над кожей, парит и искрится. Я кажусь себе обнаженной, одетой только в драгоценные украшения, и в то же время я совершенно точно одета. Вот же платье на мне!