Джеймс напрягся от ее вопроса, но всё-таки вздохнул и ответил:

— Лонгшор слишком настойчиво предлагал мне выпить. Я попросил его так больше не делать.

Элоди нахмурилась и сильнее сжала зонтик.

— А ты… Тебе было трудно отказаться?

Он усмехнулся, слишком резко и отрывисто.

— Чертовски трудно.

Элоди ценила эту честность. И то, что Джеймс не пытается выставить себя святым. Но она всё еще не понимала, почему? Что такого в этих напитках, чтобы они так сводили человека с ума?

Однако накануне вечером она наконец добралась до очерка Томаса Троттера, и кое-что для нее прояснилось.

Они прошли еще несколько шагов в тишине, наблюдая, как гости уходят всё дальше и дальше, прежде чем Элоди решилась воспользоваться моментом.

— Знаешь, я кое-что читала на тему пьянства.

Джеймс остановился, но всего на секунду, а потом снова пошел за ней.

— И что же ты узнала? — спросил он. Прозвучало настороженно, почти испуганно.

Элоди нервно повертела зонтиком.

— Узнала, что некоторые считают это болезнью ума, а не тела.

Джеймс фыркнул.

— Значит, я сумасшедший?

Его взгляд цеплялся за что угодно, кроме нее. У Элоди сжалось сердце, и она постаралась тщательнее подобрать слова.

— Ты не сумасшедший, Джеймс. И не слабый.

Он вздрогнул, но она сделала вид, что ничего не заметила.

— Это такая же болезнь, как и любая другая, — продолжила Элоди. — Хоть и трудноизлечимая.

Джеймс прищурился, глядя вперед.

— Ты говоришь так, будто веришь, что это можно излечить.

— Да, я верю.

Он резко остановился и повернулся к ней. В его чертах проявилось отчаяние. Элоди тоже остановилась и заглянула ему в глаза, готовясь к худшему. Она уже почти пожалела, что завела этот разговор.

— А что бы ты сделала, если бы я «заболел» здесь, у тебя дома? Если бы вел себя, как в прошлый раз? Больным вроде меня указывают на дверь, разве нет?

На секунду она растерялась. На эти вопросы было так сложно ответить! Одно дело рассуждать о пристрастиях Джеймса, пока он трезв и в своем уме, но совсем другое — представить, во что он превратится, если выпьет. Это дикое, разрушительное поведение могло бы навредить и ему самому, и всем вокруг.

И всё же Элоди знала ответ.

— Я бы постаралась помочь тебе.

Джеймс горько усмехнулся.

— Потому что это христианский путь? О сирых и убогих нужно заботиться, правда?

Он издевался над ней или над собой? Или просто был слишком смущен ее признанием? В любом случае, правда с готовностью сорвалась с ее губ.

— Потому что мне не всё равно, Джеймс. Я хочу лучшего для тебя.

Он издал тихий стон и отвернулся. Провел рукой по лицу, будто силы внезапно его оставили.

— Спасибо, — наконец сказал он после долгого молчания. — Надеюсь, твоя помощь не понадобится, и я не сорвусь.

Она усмехнулась, пытаясь разрядить обстановку.

— О, это в твоих же интересах. Не такая уж я и хорошая сиделка, знаешь ли.

Он рассмеялся, и они продолжили путь. Говорили о глупостях, поддразнивая друг друга, и рассказывали забавные история о своих братьях и сестрах. Тема пьянства больше не поднималась, хотя Элоди и хотелось поговорить об этом больше. Глубже. Но она решила, что начало уже положено, и дальше просто остается подождать более подходящего момента.

Вернувшись домой, Элоди удалилась к себе, чтобы освежиться и немного отдохнуть. Но покоя там не было, потому что ее сестры пришли раньше и теперь ждали ее в полном составе, заявляя, что им нужно поговорить.

О Джеймсе, конечно же. О ком же еще.

— Эли, ты же знаешь, что начнутся пересуды, — проворчала Мюриэль, скрестив руки на груди. — Все видели, как ты разгуливаешь с виконтом Рочфордом, а потом возвращаешься… вся покрасневшая!

Элоди закатила глаза и прошла к столику, чтобы положить зонтик.

— Я гуляла на солнце, разумеется, я покраснела.

— От солнца краснеют не так, — холодно отметила Оливия.

Она сидела на кушетке у окна, и в ее глазах светилось что-то, что Элоди не хотела разпознавать. Слишком уж зловещее, неприятно впечатление производил этот взгляд.

Элоди повернулась к сестрам, расправив плечи. Она отказывалась быть запуганной и пристыженной. Только не тогда, когда в ее жизни хоть что-то пошло так, как ей надо.

— Я не буду отчитываться о своих прогулках перед младшими сестрами, — строго заявила она.