– Остроухая волчица, твой волк вернулся с добычей, - «бух, бух» разнеслось по дому. А следом топот маленьких ножек.

– Ты где был?
– уперла руки в бока злая жена. Я от тебя только маячки получаю. Ты еще несколько дней назад должен был вернуться. Смотри на меня! Если только что! Где. Ты. Был.

– Папа!
– тянутся ко мне дочери, но пока не спешат подойти. Жена крепко их держит за ручки.

– В борделе, - ляпнул язык, подчинившись дару жены.

– И что ты там делал?
– а у эльфийки тоже может вставать дыбом шерсть, как оказалось.

– Вел беседу с проститутом о жизни...

– С кем?
– Ивалель наклонила голову к плечу, словно волчица в обороте.

– С молодым человеком, - фух! Ее дар больше не действует, - это было по делу.

Адриан зашуршал спиной по стене.

– А это ты кого в дом привел?
– нахмурила лоб супруга, - только сейчас заметив фигуру в плаще.

– Я же говорил, что ради тебя способен на все, а ты не верила. Дочек давай сюда, он весь в дорожной пыли. А сама сдвинь с него капюшон.

За мою одежду уцепились крохотные ладошки, наконец, обнимая. Ивалэль крадется походкой гордой волчицы, даже силится понять запах, а в глазах затаилась надежда и робкий страх, что она напрасна. Еле слышны шаги мягких тапочек затяжелевшей супруги. Хоть бы не перепугалась, хоть бы не напрягла живот. Может, зря я притащил его в дом сегодня? Хотя, после родов от стресса у нее могло бы пропасть молоко. Что сделано, то сделано, переживать уже поздно.

Изящная кисть немного дрожит, ухватившись за краешек ткани. Рывок и капюшон слетел с головы беспутного эльфа.

– Адрианэль! Живой!
– взвыла жена во весь голос. Бросилась обнимать, плачет, со двора ей вторит разбуженная криком малышка. Ивалэль целует щеки своего брата, поливает слезами, трясет его.

– Тише, тише. Дочек перепугаешь, - обнял я ее со спины.

– Что с ним?
– дрогнул голос супруги, - Почему он такой?

– Мальчик просто выпил немного. Не сердись на него, к утру все пройдет.

– Как же ты его нашел?

– Не скажу. Это будет мой единственный секрет от тебя, ладно? Обещаешь не узнавать его у меня?

– Все, что хочешь, как ты скажешь. А ведь я тебе не верила, до последнего думала, что ты меня утешаешь, когда говоришь, что он выжил. Что же тогда произошло? Хорошо, что я тебя послушалась и не стала ничего менять в его спальне. Великая луна, какие глупости я говорю! Братик дома, живой!

Уткнулась мне в грудь своим носом. Не то ревет, не то силится поднять голову и поцеловать. Да только круглый живот мешает достать куда-то выше моей груди.

– Я малышку разбудила, слышишь, плачет. Зубик режется. Дедушка только ее убаюкал. Пойду, помогу. Адрианэль жив! И дома, - качает головой, уткнувшись в меня.

– Сейчас отнесу шурина в его постель, пусть спит, а я займусь дочерьми, ты отдохни. Дедушка укачает девочку, даже не беспокойся.

– Ты голодный?

– Как волк!
– накрыл я желанные губы бархатным поцелуем.

Адрианэль качнулся и приоткрыл глаз.

– Не при нем, - мигом отстранилась жена.

– Папа? Ты откроешь запертую комнатку?
– подняла на меня личико старшая из малышек, - и я смогу там все рассмотреть?

– Завтра. А сегодня будем ужинать и играть в лошадку. Прокачу обеих на своей спине вокруг дома.

– Этьен, соседи увидят!

– Накроешь нас куполом невидимости, только и всего. Два круга каждой на моей спине во второй ипостаси, я обещаю.

– Как скажешь, мой волк.

– Тише, дед идет в дом. Сама с ним объяснись, ладно? А то мне влетит за то, что малышку разбудил. И о том, что это твой брат, он тоже еще не знает.

Шерли

Ирлинг не ездит верхом, даже вовсе не умеет. Это потому, что верховая езда – мучение для животного. Зло! Лошадке будет тяжело гнуть под ним спину. Ну-ну. Лошадка хоть бы растрясла свой жирок под этим крылатым паршивцем и, уж точно, не заметила бы его веса. А вот нам было бы куда быстрее добираться, сидя верхом, чем в карете. Хоть бы ирлинг не сдох. Жует какую-то сушеную хрустящую гадость из пакета и запивает шипящей жидкостью из кувшина, сидя на крыше арендованной нами кареты. Внутрь он просто не влез – крылья застряли. Грегор честно пытался их как-то свернуть и впихнуть невольника внутрь головой вперед. Я помогала, как могла – тянула за руки с другой стороны. Ирэль орал, что мы помнем перья, и он задохнется, потому что в карете душно. Втолкнуть не вышло даже пинком. Хоть бы он в повороте никуда не свалился. Грегор не выпускает из руки кончика веревки, обмотанной вокруг ноги невольника, и с тоской смотрит то на обтянутый бархатом потолок нашей повозки, то в окно.

Прижал палец к губам, напрягся, высунул руку в окошко и с силой дернул ирлинга за кончик пера.

– АААА! – раздалось откуда-то с крыши.

– Не ври, если резко, то совсем не больно!

– Я облысею!!! АААА! Госпожа, сильно заметно?

– Меня по твоей милости вчера соседи чуть не убили! Весь сток был в твоих перьях! А Грегор возьмет всего-то десять!

– Те сами выпали, их было не жалко. А это маховые и еще не вываливаются.

– Уже только восемь, два я добыл. Шерли, я конечно, никогда не сомневался в твоей природной тупости, но зачем было так глупо терять ценный ресурс? Ты не могла положить в сток решеточку? И перья бы сохранила, и сток был бы цел.