Архангел. Стихотворения (2018–2023)
вернуться

Волков Виктор Александрович
Шрифт:
* * *

Поэзия Волкова – сплав лирики и своеобразной эпичности. Сокровенное и трагическое, душевные порывы и непростая нынешняя повседневность, фантазия и документальность, хранимая в сердце тайна и оправданная откровенность в этих динамичных, выразительных, ярких, порою яростных по накалу мыслей и чувств, очень личных, со своим собственным взглядом на мир, со своим голосом, своим лицом, сразу же узнаваемых, всегда выстраданных, смелых, даже отважных стихах словно сплетены в некий энергетический, светящийся шар. Волков, по всему строю, по словарю, по структуре стихов, поэт очень русский. Он прямой продолжатель линии Леонида Губанова в нашей поэзии. В его стихах, как это было и у Губанова, есть то, что с такой силой высветилось когда-то у Бодлера, – ранимая и беззащитная прямота решительных и суровых определений, радость сквозь боль, готовность принять и понять все многообразие и все сложности жизни, умение смотреть прямо в глаза яви.

Владимир Алейников

Из книги «Глубокой ночью»

Он словно попал в неизвестную страну, где были свои законы и где очень быстро забывали друг о друге.

Ю. Тынянов

Труп (чей?)

Как только выпишусь из морга,числа четвертого, седьмогоспою, как мог «Лесоповал»спокойно, будучи в фуфайках,про лебедя, про звёздный факелвсем исповедоваться вам.Как сам я, лет восьми, шести ли,притопывал ногой, в квартире,кружился робко и вздыхал, –но в чём таинственности смысля понял только лёжа, снизу,убитый строго наповал.Не спеть ли вам«Лесоповал»?

«Сам ты сочинил тюрьму…»

Сам ты сочинил тюрьмув рассыпной пустынеи упёрся ты в бетон,вне сомнений, сам,и молитву лишь о том,чтобы отпустили,не прочёл, а на пескепальцем написал.Только если можно вскрытьпрутья гадкой клеткии, отчалив, показатьшиш офицерью,то пустынная тюрьмадержит крепко-крепко:даже не пытайся – засмеют.

«Вокруг белеющие рты…»

Вокруг белеющие рты –не с той банальной пеной,как будто изменить им тывсем невзначай успела,и даже с пеною не с той,что всякий, в дивном споре,доказывает смысл пустой,как будто что-то понял.Белеющие рты вокругсовсем иного сорта! –не спрашивай теперь, мой друг,о призрачном, высоком:я вижу рты, белее дня,светлее дум, рассветов,и нету истин у меня,и всех ответов нету.И мой теперь, в песке зеркал,белеет славный ротик,хоть я и долго возникал,хотя и был я противтех окруживших чудаков,молчаний тех, той пены,хоть изо всех безумных ртовбелел мой – самый первый.

«С левой ноги встаю…»

С левой ноги встаю,словно в колодец – бах, –не соберёшь моюдушу теперь, судьба.Снова, но с правой ноги,этим же утром встал:чувствую, что другимстанет теперь сустав.Так уж и быть – больной,встану с обеих ног:шуточкам надо мнойвесело и смешно.Из-под пижамы хотьвысуни два крыла, –не уберечь мне плоть,так же, как и талант.Я уж почти взлетел,и подо мной диван, –сколько там было телрядышком… Ну и дела!С ними, пожалуй, в нихтрепет мой, танцы чувств, –от подобной родниразве я улечу?Лучше бежать в огоньтоненьким и хромым, –с этой больной судьбоймы теперь паханы.Кости ломаем, пьём,часто к утру храпим:я – ношу медальон,она – грызёт мандарин.Знают про нас почтидва человека, три, –не поленись, прочти,с нами поговори!Всё мы расскажем, всемлапу протянем – на! –пусть я порою слеп,пусть и она больна.Нам нужна позарездружеская рука,чтобы остаться здесь,не улететь пока.

«Вот меня какими проводами…»

Вот меня какими проводамизадушить пытались дяди-суки!Вот какие не помог я сумкидонести заматеревшей даме!Вот какое было тут селопол налётом горе-пепелища!Вот меня зачем ты не отыщешь,прошептав: – опять не повезло!Вот – иду по трассовой струне:провода в кармашек, сумки в зубы…Ты не приближаешься ко мнеи не слышишь голос мой безумный.

На распутье

«Если, мразь упёртая такая,ты ещё придёшь сюда ко мне…» –это прочитал я не на камне,и уж точно был не на коне.

Баллада отправления

Мой припозднившийся вагонказался городу врагом,когда с кошачьим интересомразгуливал по мокрым рельсам:он – пустоватый ветеран –ветрами окна вытирал,сопел, выплёвывал двуглазыхпо нескольку десятков – разом.На всё с опаской чёрный городсмотрел, насторожив перрон:на то, как пассажирский роткричал: пропащий! где ты? скоро ль?когда посадка? и куда жпоедем в этот раз, мерзавцы? –многоколёсный экипажим не хотел добром казаться.Он стрелами безумный гудпускал, шутник, в кого ни попадя,он обволакивал всех в копоти,без разницы, как обзовут,как наговняют в нужнике,что выкинут от злости в тамбур, –отплясывал на рельсах танговагон весёлый, налегке.Я ждал его, весь не в себе,мне мнилось, что неподалёку,да-да, в каком-нибудь селеон в омут, словно снайпер, с лётумог угодить, что не спасутего мерзавцы-пассажиры,что зря мы без него тут живы,что недалёк и Страшный суд.Там, на суде, конечно, спросит,причёсывая градом проседь,у всех и сразу Мировой:– что скажете? – и грустный войподымется в стране снежинок:– помилуйте! мы – пассажиры!мы не дождались гордеца! –и Бог смахнёт слезу с лица.Вагон же где-нибудь вдали,да не в селе, да не скандально,полюбит любоваться далью(а мы – бедняги – не могли):без опасенья на трубуночь намотает, мглой уколот,и въедет наконец-то в город,и я к приезду подгребу.

«Вечер добрый! – едва ль…»

Вечер добрый! – едва льтак назвать себя можетэтих сумерек бредв давке злых фонарей, –а ещё ведь ветрапробирают до кожи:«уноси свои ноги скорей!»Я-то, братья ветра,подобру-поздорову,скоро скроюсь, вот-вот,в самый тёплый подъезд, –ну а вы – как же вамснова плыть на дорогув этот вечер? – как не надоест?