— Что это? — спрашивает Нетруди.

— Ее визитка, — объясняет Би. Его пустой желудок урчит. — Она хочет, чтобы я сделал ей гроб.

В окно стучит седой чернокожий мужчина в классическом костюме, с каким-то футляром под мышкой.

— Простите, — говорит он.

Би опускает окно.

— Да, сэр?

— Похороны Харри там, наверху?

Би кивает.

— Да, сэр. Верно.

— Спасибо, сынок, — отвечает мужчина. — Спасибо.

Он открывает футляр, достает тенор-саксофон и медленно направляется к месту последнего упокоения Харриет.

Нетруди оборачивается и берет с заднего откидного сиденья коричневый бумажный пакет, в котором лежат два сэндвича с томленой свиной шеей.

— С твоим соусом барбекю, — говорит она. И, что-то вспомнив, добавляет: — Ой.

Снова лезет на заднее сиденье и достает большой пенопластовый стакан с дымящимся кофе. Отдает его Би.

— С двойными сливками. И двумя стопками «Джеймсона».

Манна небесная!

— Запасные носки я забыла.

Би пожимает плечами. Это все, что он может сделать, чтобы не обнять ее.

— Кстати, задница у меня вовсе не как у двенадцатилетнего ребенка, — говорит Нетруди. И улыбается. Демонстрируя кривые зубы.

— Кстати, Нетруди, как тебя зовут на самом деле?

— Олив.

Олив.

Они сидят в тишине. С холма доносится звук саксофона. Пожилой чернокожий мужчина оплакивает и провожает свою дочь такой душераздирающей прекрасной мелодией, что по-настоящему услышать ее способен лишь родитель, потерявший ребенка. Би смотрит на яркое, прекрасное создание, сидящее рядом. Идет дождь. На улице пасмурно, и все же лицо Олив светится, как полная луна. Капля дождя на мгновение цепляется за ее длинные ресницы, а потом падает; и Би падает в горящее кольцо вместе с ней.

Несколько небольших компаний с похорон отправились на поминки в «АртБар». Большинство припарковались в нескольких кварталах оттуда. Из-за дорожных работ и уборки улиц. Поэтому они идут пешком. Би лавирует между компаниями. Ссутулившись и низко надвинув кепку. Маневрируя.

— Красивый гроб получился.

— Сколько времени на него ушло?

— Красивый.

— Просто удивительный.

Би кивает. Роется в карманах, пытаясь что-то отыскать. Хоть что-нибудь. Носки у него по-прежнему мокрые.

— Произведение искусства.

— Спасибо.

— Сделаешь гроб для меня?

Рядом возникает чья-то фигура. Пихает его локтем в ребра. Это Хигби. Он разглядывает Би сквозь свои микроскопические очки. В ухе у него пульсирует синий огонек. Он протягивает визитку. Его обручальное кольцо сделано из трех пород дерева.

— Позвоните мне, — говорит Хигби. — Думаю, мы сможем поработать.

Толпа замедляется. Хигби продолжает идти по улице. Прижимая палец к уху. Его ждут дела. Производство. Новый доход. Новый успех. Новые восторги критиков. Новые интервью. Новые журнальные обложки.

Би аккуратно кладет визитку в бумажник, рядом со скидочной карточкой продуктового магазина. Телефон возвещает о получении эсэмэски. От Гюнтера Адамчика.

«Ну ты урод».

Да уж.

Подъезжает Олив на пикапе Би. Хотя идет дождь, она помыла машину. Тщательно. С воском.

— Где ты была? — спрашивает Би.

— Нужно было кое-что кое-кому отвезти. — Что?

— Фотопленку.

— А.

Толпа внезапно останавливается, по ней пробегает ропот. Би поднимает взгляд. На двери «АртБара» табличка: «Закрыто в связи со сменой руководства. Открытие скоро».

И поскольку местных, которые могут предложить свой любимый бар неподалеку, среди них нет, кто-то замечает:

— Идти в соседнее заведение рискованно, туда только что нагрянула большая компания.

Все начинают обниматься, пожимать друг другу руки, обмениваться вымученными любезностями и наконец расходятся, возвращаясь к припаркованным за несколько кварталов отсюда автомобилям, автобусным остановкам, станциям метро, стоянкам такси. Би смотрит, как люди уходят. Посматривая на часы и доставая телефоны. Уже довольно поздно. Пикник затянулся. Звучит знакомый клаксон. Олив нашла отличную парковку на соседней улице. У бара «Струна». Там сейчас «счастливый час».

— Готов поживиться?

Би пожимает плечами. Он еще не вполне протрезвел после «Струны», в которой проторчал с Олив до закрытия. Вечер был посвящен выпивке и байкам о Кувалде.

— Би, тот гроб, — говорит Хигби, показывая в улыбке фарфоровые виниры, — настоящее произведение искусства. У меня есть контакты, связи. С генеральными директорами. Дубайскими принцами. Всеми этими…

Би кажется, что Хигби вот-вот выдаст расистскую шутку ниже пояса. Между нами, мальчиками. Но он говорит: