В вышеупомянутых лекциях, посвященных сравнительному сопоставлению норвежцев и шведов, Рудольф Штайнер признает за последними сокровенную связь с таинственным миром человеческой воли. И здесь явно речь заходит о возможностях развития, которые связаны с особым образом скрытыми душевными силами, о которых я упоминал прежде.

Вся близость Финляндии космическим силам может быть непосредственно понята каждым, кто тщательно изучит удивительный эпос, подаренный ее народом миру, «Калевалу». Еще не прошло и полутора столетий с того времени, когда был найден и записан этот эпос — именно записан из уст народа, в котором он еще жил. И мир подивился тому, что в этой грандиозной природе «ста тысяч озер», гранитных гор и темных лесов оказался жив тот миф, который для остального Запада перестал существовать уже более тысячи лет назад. Для остального европейского мира обретение «Калевалы» было всего лишь литературным событием. Для Финляндии же оно стало событием историческим, ибо из живых сил этого эпоса в XIX столетии были в буквальном смысле выкованы независимость и свобода финского народа. В статье, помещенной в одном из вышедших в свет в 1959 году сборников, я попытался полнее осветить эти факты [1] .

Однако с «Калевалой» произошло то же, что и с другими великими произведениями искусства, да и вообще духовной жизни. Их непосредственное живое влияние было утрачено, и они превратились вначале в обычный литературно — эстетический феномен, а затем в школьное произведение. В посвященных «Калевале» лекциях, организованных в начале XX столетия в Хельсинки, Рудольф Штайнер помог нам по — новому взглянуть на духовные истоки этого произведения. Он даже указал на то, что данный эпос должен совершить человекоформирующую работу для будущего, не уступающую той, которая с древних времен до нашего времени совершается эпическими поэмами Гомера.

Прочитанная им в 1912 году серия лекций о «Духовных сущностях небесных тел и царств природы» также была построена в духе диалога с душой народа. В духовной памяти, в том виде, как она живет в финском мире, он видел нечто подобное оплоту надличностной совести для грядущих времен.

Все коротко рассказанное мною в этой главе о Рудольфе Штайнере и его отношении к душе народа носит, естественно, незавершенный характер. Это не более чем первая попытка, но все же за каждым из коротких рассказов стоят результаты личного опыта и воззрения, которые можно было бы развивать и дальше. Я знаю: современному человеку становится все труднее даже подумать о том, что у каждой страны, у каждого отдельного народа есть своя особая миссия. Слишком драматичными оказались результаты «национальных идеологий», если их исповедовать фанатично. Люди склонны полагать, что идеология как ответ на духовные потребности людей должна предоставлять в распоряжение каждого человека все, что ему нужно, в любое время и в равной степени. Но потом выясняется, что в этой столь важной области человеческого бытия был сделан не более чем еще один шаг поступательного развития и никакого органичного понимания действительности не достигнуто. Духовное созерцание души народа с позиций духовной науки Рудольфа Штайнера никогда не приведет к эгоцентрическому фанатизму, зато оно может воодушевить народ в социальном плане и способствовать его развитию. Оно выявляет характерные свойства и задачи народной души, обеспечивая тем самым возможность самопознания. Но плоды этого самопознания служат всегда возвышенным целям, они ценны только на службе Мироздания. Ибо истинное самопознание делает человека в этом случае, как, впрочем, и везде, скромным: оно позволяет отчетливо видеть границы собственного существа, призывает искать и находить в другом человеке то, что пока еще не дано тебе самому.

Почти в каждую из названных стран Рудольф Штайнер отправлялся лишь тогда, когда его призывали развернуть там свою духовно — научную деятельность. Он путешествовал, чтобы работать, и к каждому народу, к каждой стране, куда его звали, он проявлял одинаково большой и душевный интерес. Правда, была одна страна, которую он во время своих лекционных турне проехал с севера на юг, но в то же время перед Первой мировой войной охотно посещал и для отдыха. Этой страной была Италия. В различных лекциях он сказал немало важного и о складе души ее жителей, и об их роли «в концерте Мироздания». Сейчас мы не будем подробно останавливаться на этом. Но наверняка каждому, кто отправляется в Италию, будет интересно узнать мнение Рудольфа Штайнера об итальянском ландшафте. Он подчеркивал, что этот ландшафт сложился вполне определенным образом под влиянием высших существ, способных создавать формы. В результате его композиция, его пропорции способствуют тому, что мысли людей, взирающих на него, благотворным для них образом, как бы самопроизвольно, приобретают стройность.

Такое самостоятельное упорядочение мыслей, их смягчение, просветление в известной мере придает бодрости, а порой даже и приводит к выздоровлению — подобное воздействие наверняка испытало на себе бесчисленное множество людей. Рудольфу Штайнеру, чье мышление с самой ранней юности во всем стремилось к светлому, гармоничному духовному началу, наверное, нравилось ощущать в этом ландшафте нечто такое, что в понимании искусства было гениальным. И это нечто позволяло ему на короткое время забыть о противоречиях внешнего мира и самым непосредственным образом в полном покое пребывать в себе самом.

Невольно возникает вопрос: а нашло ли отклик у самих современников такое поистине космическое присутствие Рудольфа Штайнера в культурной жизни народов? Показательным в этом смысле является одно высказывание, рожденное французской духовной жизнью, которая всегда была по — особому открыта для всего того, что имеет космические масштабы. Меня очень тронуло его появление в прессе. Оно было сделано уже после смерти Рудольфа Штайнера одним известным журналистом. Речь идет о французском журналисте Жюле Зауервейне. Его, объездившего весь мир и встречавшегося с сотнями выдающихся современников, как — то спросили, какая же личность произвела на него самое сильное впечатление. Не задумываясь, он ответил: «Из всех королей, князей, президентов, министров, ученых, писателей и выдающихся деятелей в сфере экономической и практической жизни, с которыми мне довелось познакомиться за несколько десятилетий своей деятельности, никто не произвел на меня такого глубокого впечатления, как немецкий философ Рудольф Штайнер»: «Aucun — comme le philosophe allemand Rudolf Steiner» [2] .

Эти слова Гёте из стихотворения «Завет» подходят не только для последней главы моих размышлений. Они могут быть эпиграфом и для любого еще не написанного очерка о встречах с Рудольфом Штайнером.

Как многое в жизни при первом появлении нас поражает, делает счастливыми и даже ослепляет… Но со временем его значимость как бы снижается, оно вянет, блекнет и оставляет после себя чувство разочарования. Однако есть ценности, которые обретают блеск не только благодаря воспоминаниям; которые кажутся все более значительными по мере того, как мы на них смотрим и переживаем, и которые заставляют нас из глубин собственного существа подняться высоко над самими собой. К этим поистине бесценным явлениям принадлежат, по моему убеждению, семена духовности, что посеяны в мире благодаря жизни и деятельности Рудольфа Штайнера.

Большинство людей, заслышав о «духе», смущенно устремляют свой взор в заоблачные выси. И лишь немногим известно, что реальность практической жизни обусловлена именно духом: дух учит нас выявлять самую суть, как в человеке, так и в материи; дух укрепляет нас в сфере духовного и материального, позволяя решать любые задачи.

Когда я думаю о том, как люди благодаря общению с Рудольфом Штайнером перерастали самих себя, перед моими глазами возникает образ столяра, с которым я познакомился в свои студенческие годы в Гейдельберге. Человек, представший тогда передо мной, не сильно отличался от типичных молодых немецких людей ремесленного сословия. Необычным в нем был лишь идеализм, с позиций которого он судил о действительности, и удивительное горячее почитание Рудольфа Штайнера: на нескольких его выступлениях ему довелось побывать. Был ли он тогда знаком с ним и лично, я не знаю. Короче говоря, приятный, простой, молодой человек, которому охотно закажешь изготовить стенной шкаф, но от которого вряд ли можно ожидать, что он будет свободно себя чувствовать, сидя за одним столом с архитектором.