Шрифт:
Вот только по глазам ее было видно, что ничего не хорошо, что она взволнована и зла. Она злилась на Стешу за то, что та самовольно вышла из дома? В двадцать лет нужно спрашивать разрешение на прогулку?!
— Все ведь закончилось хорошо. — Стеша почувствовала острое желание если не оправдаться, то хотя бы защититься от этого полного немого укора взгляда. — Со мной ничего плохого не случилось.
— Случилось. — Костяшки пальцев, сжимающих столешницу, побелели, кожа на них натянулась до такой степени, что, кажется, была готова лопнуть в любой момент.
— Что случилось?
— Я думала, что ты умнее своей сестры, — сказала баба Марфа, а Стеше показалось, что старуха наотмашь хлестнула ее по щеке. — Я думала, ты взрослая, а ты безответственная идиотка!
— Как вы смеете?! — Теперь уже сама Стеша вцепилась в столешницу. Теперь ее костяшки побелели от ярости. — Почему вы…
— Смею! — оборвала ее баба Марфа. — Это ты пришла в мой дом! Это по твоему следу явились угарники! Это ты не желаешь слушать и слышать!
— Я не сделала ничего плохого! — Стеша скосила взгляд на полуприкрытую дверь и перешла на злой шепот. — Я вообще не понимаю, что тут творится!
— Вот именно! — с яростью в голосе прошипела баба Марфа. — Ты вообще ничего не понимаешь!
— Так объясните мне!
Собственная Стешина ярость была так велика, что сдерживать ее с каждым мгновением становилось все сложнее и сложнее. Она шла от Стеши невидимыми концентрическими кругами, как радиоволны. Она тяжелым камнем упала в стоящее на табурете ведро, брызгами разлетелась по комнате, ледяным туманом осела на Стешиных щеках и исчезла.
— Ой, — сказала Стеша, утирая лицо рукавом. — Что это было? Откуда?
Баба Марфа молча встала из-за стола, подошла к ведру, посмотрела на растекающуюся по полу лужу. Стеша тоже встала. В голове мелькнула одновременно глупая и шальная мысль, что вместе с водой баба Марфа зачерпнула из колодца рыбу, и теперь эта рыба бьется в ведре, рвется на волю. Вот только в ведре не было никакой рыбы. Ни рыбы, ни камня. А вода все равно волновалась, нервно билась о цинковые стенки ведра, как во время шторма бьются об утес морские волны.
— Я не понимаю. — Стеша протянула к ведру руку, и от этого растерянного жеста вода вдруг успокоилась и замерла.
Баба Марфа горестно вздохнула, уголком своего черного вдовьего платка стерла каплю с морщинистой щеки.
— Я тебя предупреждала, — сказала она равнодушным, разом утратившим все эмоции голосом. — Я предупреждала, что нельзя ничего брать у болота.
— Я не брала. — Стеша рассеянно разглядывала свою раскрытую ладонь. — Я ничего не брала у болота, бабушка.
— Но ты отдала.
— Что? Что я отдала?
— Платок. Ты отдала болоту свой платок.
— Я не отдавала. Оно само…
— Оно само… — Баба Марфа горестно усмехнулась. — Оно всегда находит способ.
— Болото?
— Весна в этом году будет ранней. — Баба Марфа говорила своим привычным ворчливым тоном, словно и не случилось между ними вот этого одновременно странного и страшного разговора. — Блин твой остыл. Доедай. И чаю я тебе налью. Не бойся. Теперь ты мои чаи можешь пить смело. — Она снова усмехнулась, а потом пробормотала себе под нос: — Не пойму, им-то ты теперь зачем?
— Кому? — спросила Стеша. — Я тоже ничего не понимаю. Не должно так быть, бабушка.
— Как должно, так и будет. Я смотрю, от меня тут вообще ничего не зависит.
Баба Марфа вдруг шагнула к Стеше и погладила ее по голове. Это был сухой, неласковый жест, но на сердце вдруг стало легче. Наверное, так чувствует себя бродячий пес, когда тянется к незнакомцу, еще не зная, что получит: кусок хлеба или удар палкой.
— Обещай мне, Стэфа. — Баба Марфа всматривалась в нее своими черными глазами, словно пыталась разглядеть в ней что-то новое, доселе неведанное. А может, и разглядела.
— Что обещать? — спросила Стеша. Все ее силы уходили на то, чтобы выдержать этот колючий взгляд.
— Свое ты болоту уже дала. Вольно ли, невольно ли, но дала. С этим уже ничего не поделать. Не бери у него ничего.
— У болота?
— Заманивать будет. Подарки дарить такие, что еще попробуй отказаться. Но ты держись, ничего у него не бери.
— Какие еще подарки на болоте? Грибы с ягодами? — Стеша невольно улыбнулась. — Так я в них не разбираюсь. Я вообще леса не знаю. Я в городе росла.